Глава 27. Блу. Остров контрастов
Сознание возвращается вместе с воздухом, ритмично вталкиваемым в мои легкие кем-то настырным и очень уверенным в себе. Делаю вдох, захожусь кашлем, выплевывая отвратную теплую, горько-соленую воду. Вода хлещет и сверху, и я не вижу, кто склонился надо мной.
— М… Май…к…
— Дыши-и-и, стерва, давай! — требовательно велит резкий хрипловатый голос. Нет, это не Майк… и память тут же расталкивает все по местам. Тьяго приподнимает меня, лупит своей лапищей по спине, чтоб быстрее откашлялась. Горло будто обожженное, бронхи ломит от боли, но как же хорошо дышать! Чудо просто!
— Никогда больше так не делай! — рычит пират, убедившись, что со мной все в порядке, и прижимает к широкой мокрой груди. Я мгновенно замерзаю, покрываясь пупырышками, меня начинает бить дрожь.
— Знаешь, что скажет Санчес?! Знаешь?! Босс, а я говорил, что баба на корабле — не к добру! И вот, пожалуйста! — его ручища делает жест куда-то в сторону колотящихся о берег волн. — Ты угробила мою яхту, сирена хренова.
— Я тут… кхе-кхе… при чем? Если ты… кха… судном управлять не умеешь? — отбиваю я несправедливое обвинение.
— Спасибо, Ти! Ты спас меня, Ти! Это так мило с твоей стороны! Теперь я твоя навеки! Разве это я слышу? Нет, б**ть, очередную подъе**у в свой адрес! Супер! Спасибо, детка! Сиськами сверкать надо было поменьше… Идем.
— Факи небу крутить не надо было! — огрызаюсь я. Пробую встать, держась за него, но ноги просто подкашиваются, голова кружится от слабости. Блин, вот это встряли — у меня ни оружия, ни клочка одежды, мы черт знает где… Тьяго раздраженно сбрасывает единственный оставшийся на нем ботинок и берет меня на руки.
— Нам нужно оружие… кхе. Зомбаки… — хриплю я, обхватывая его крепкую шею, на которой висит толстая серебряная цепь и акулий зуб на кожаном шнуре.
— Здесь нет хрипунов, — отрезает он.
— Откуда знаешь?
— Оттуда. Это мой остров. Добро пожаловать, б*я. Чуть-чуть до бухты не дотянули.
— А команда?
— Мне им ручкой с берега махать? Выберутся. Не маленькие.
Под пологом леса поливает не так сильно, но от порывов ветра я становлюсь пупырчатой как ощипанный гусь. Крепче прижимаюсь к Тьяго, такому теплому, на удивление, и сжимаю зубы, чтобы не выбивать ими дробь.
— Я с-сама м-могу идти…
— Заткнись, а? На руках носят — и опять не так!
Спорить нет ни сил, ни желания. Да и добираемся до поселка мы довольно скоро. На веранде одного из деревянных бунгало пара вооруженных человек дымят сигарами. Заметив босса, подрываются с места. Ох и дисциплинка у него…
— «Святая Марта» села на банку у Белого Мыса, — бросает Тьяго вместо приветствия. — Ху*и вы еще здесь?! Подняли остальных дармоедов и на берег, бего-о-ом! Хоть один хрипун здесь появится — за ноги повешу, б**ди!
Пинком открыв дверь в один из домиков, Ти ставит меня на пол и зажигает свет. Обстановка простая — комод, стол, несколько плетеных кресел, круглая кровать.
— Располагайся… Замерзла? — порывшись в одном из ящиков, он бросает мне большое полотенце. Торопливо вытираюсь и заворачиваюсь в него, с ногами забираясь в кресло, чтобы быстрее согреться. Переодевшись, Тьяго сгребает с кровати покрывало и укутывает меня.
— Рому?
— Я так сопьюсь нафиг…
— Привыкай, детка, к суровым пиратским будням. Вмажь и ложись спать. Я не скоро вернусь. Ни о чем не волнуйся — здесь чужаков нет. А мои уроды пальцем тебя не тронут. Ок?
Влитая в меня под строгим контролем горячая, дико крепкая бурда с корицей, цитрусами и черт знает чем еще, сработала, как отличное снотворное. Я просто отключилась и проснулась, когда уже совсем рассвело. Ночью в полудреме я слышала, как вернулся Ти. С него снова капала вода. Он что-то положил на столик у кровати, тихо разделся и лег рядом. А вот как утром ушел — не заметила…
Повернувшись на бок, я смотрю, как золотисто-розовые лучи щедро льются в окно. Кажется, от вчерашнего ненастья не осталось и следа. Потом перевожу взгляд на тумбочку. Револьвер. Тот самый, что он вчера подарил: курносый, в узорчиках. Надо же… Почему-то от этого его поступка становится тепло на душе. Рисковать собой, чтобы спасти игрушку, которая мне по вкусу… Не думала, что Тьяго на такое способен. Протягиваю руку, чтобы коснуться револьвера, ощутить его тяжесть в руках… и тут пальцы натыкаются на что-то такое… в ворсинках… волосатенькое такое… приподнимаюсь, чтобы посмотреть… И мой визг разрезает тишину бунгало.
Ти влетает в дом как ошпаренный, едва не сорвав дверь с петель.
— Че случилось?! — гаркает он, оглядев пустую комнату и меня, с ногами забравшуюся на стол в одном полотенце.
— Вон, — жалуюсь я, показываю пальцем на тумбочку.
— Шарлотта! Малышка, вот ты где, — пират расплывается в счастливой улыбке, аккуратно беря огромного птицееда в руки. — Ты ее напугала своим ультразвуком… Да я сам, б*я, пересрался.
Я ее напугала?! У меня каждый волосок на теле дыбом, сердце как отбойный молоток колотится! А Шарлотта вполне себе безмятежна, на мой взгляд.
— Это всего лишь паучок, чего так орать-то… Лотти не кусается. Хочешь ее подержать?
— Нет уж, спасибо! — решительно отказываюсь от щедрого предложения. Засунув тварину фиолетовую размахом в две мои ладони в аквариум, Ти вдруг замирает и с улыбкой поворачивается ко мне:
— Испугалась. Ты сейчас испугалась! Понимаешь? Так уже лучше… да, так лучше. А то я уж думал, ты совсем ничего не боишься.
— Охренеть, повод для радости, — бурчу я обиженно. Всю жизнь боюсь этих восьминогих до судорог. Эта фобия со мной, похоже, до самой смерти останется.
— Слезай… — говорит он, протягивая мне руку. — Спасибо, что не раздавила.
— Пожалуйста. Только я ни на секунду здесь не останусь, если она снова из своего ящика вылезет.
— И не надо, — легко соглашается испанец, — я как раз шел, чтобы позвать тебя на пляж. Погодка — кайф… пацаны пока новую посудину готовят.
— Что мы там будем делать? — скептически интересуюсь я.
— Есть. Купаться. Отдыхать. Пикник, короче. Запарился я что-то.
— У меня одежды нет.
— Вчера тебя это не смущало, — усмехается он. — Спорим, твои прелести половине этого острова сегодня спокойно спать не давали? Это как-то несправедливо по отношению к остальным, не находишь?
Ти делает совершенно неприличный жест, иллюстрируя свое утверждение.
— Спасибо, я лучше тогда с паучихой посижу.
— Б*я…
Порывшись в своих вещах, пират выдает мне самую длинную свою майку.
— Сойдет за платье… — говорит он. — Мы не в Сибири.
Потом, раскулачив кого-то из своих подчиненных невысокого роста, приносит мне пару вполне удобных слипонов.
— Как с лучших подиумов Парижа, — усмехается он, оценив весь ансамбль в целом. — Идем.
Утро просто изумительное. От вчерашнего безумия не осталось и следа. Голубое небо, ласковый ветерок, треплющий листья пальм. Интересно, что это за остров и как далеко он от Сент-Питерсберга?
— Касс, отправь пару человек к Коре. Там бар надо залатать. Пусть все необходимое прихватят. И Коре скажут, что я занят пока, — говорит Ти здоровенному чернокожему парню, волокущему какой-то ящик, когда мы проходим мимо.
— Сделаю, босс, — басит он. Кора… я уже и забыла о ней.
Тропинка быстро приводит нас на устланный белоснежным песком пляж. Пара лежаков со свежими полотенцами, столик с едой и напитками на фоне бирюзового, гладкого как шелк моря. Просто картинка из туристического буклета! О ночном шторме напоминает только линия прибоя с выброшенными на берег водорослями и невезучей мелкой живностью. И никаких странных сюрпризов в виде отрубленных голов, там… или подвешенных за ноги несчастных. На пляже вообще никого, кроме нас, нет. Похоже, причал совсем в другой стороне. Эх, Каро бы сюда… мы бы с ним побегали в свое удовольствие…
— Располагайся, — предлагает Ти, раздеваясь. — Хочешь что-нибудь? Есть вода, сок, вино. Кексики с коноплей — мой кок печет. Пальчики оближешь.
От кексиков я благоразумно отказываюсь, что-то меня и без них несет и таращит… Как и от вина. Из меня еще грог не выветрился. Я пока по водичке… Следуя примеру испанца, раздеваюсь. Чего теперь стесняться… после всего.
— Мясо попробуй.
— А оно чье? — интересуюсь, обнюхивая полоску копченного мяса.
— Аллигатора.
— А их едят? — удивляюсь я.
— Еще бы. Попробуй. Это вкусно. Да, блин, реально вкусно.
Пробую. Прикольно… похоже на курицу, но пахнет рыбой. С удовольствием уплетаю кусок. И пару бананов — их я всю жизнь люблю. Теперь можно и поплавать.
— Не страшно? — вкрадчиво интересуется Тьяго, пока я не спеша захожу в теплую, лазурную воду.
— Нет. Если там нет водоплавающих пауков.
Соленая вода держит так легко… Отталкиваюсь от дна и растворяюсь в этой теплой невесомости… Проплыв немного, ложусь на спину, раскинув руки. Ти подплывает и ложится рядом. Я смотрю в прозрачное, густо-голубое небо. В нем ни облачка. Чувствую, как кончики его расслабленных пальцев касаются моей руки.
— Слушай, а кто такой Майк? — вдруг спрашивает он. — Не хочешь — не говори, если слишком личное.
— Мой парень, — честно отвечаю я. Вопрос застает меня врасплох и болезненно стискивает сердце. Разве я говорила с Тьяго о Майке? Может, во сне?
— Тоскуешь по нему, да? Везет… А мне бывает плохо только во сне. Снится… разное.
Его вопрос так непосредственен и по-детски жесток. В нем столько странной открытости. Никаких кривляний. Вот такой ты, Ти? Или просто очередная маска, ради того, чтобы вывернуть из меня душу? А потом покопаться там в свое удовольствие, чтобы не скучать?
— Ты считаешь это везением? Я за сотни миль от дома, отдалась на милость полусумасшедшему, не имею понятия, жив ли он… как и все остальные. А может, они уже похоронили меня?
— Я не сумасшедший, — резко отвечает пират, — просто немного нервный и вспыльчивый. Это темперамент такой.
— Ты помнишь свои сны? — перевожу разговор. — Мне тоже снятся кошмары, но я потом мало что помню.
— Не слишком. Психушка снится… так, урывками, говно всякое…
— Чувствуешь себя виноватым перед матерью? — спрашиваю я. Тьяго молчит.
— Ти?
— Нет!
— Вот сейчас я без колебаний бы выстрелила. Ты ведь врешь.
— Ой, все… Еще про Эдипов комплекс мне задвинь: я мать свою тайно вожделел, через что ненавидел отчима и всем им хотел напакостить. Ага… Думаешь, первая такая умная, в башке у меня копаться? Не будь сукой…
Переворачиваюсь на живот, в один гребок подплываю к нему вплотную. Хочу видеть его глаза, их выражение. Они такие, как я ожидала. Провожу рукой по щеке, уже гладко выбритой. Когда он все успевает?
— Ок. Давай оставим это никчемное душее**тво и просто повеселимся, пока есть передышка? Воспоминания ничего не меняют, только заставляют болеть сердце. А по нынешним временам здоровье надо беречь втройне. Два убийцы, строящие замок из песочка… что может быть милее, ну? А потом разнесем его к хренам.
Складка между его бровей не разглаживается, и я хлопаю ладонью по воде, обдавая его веером брызг. Ти ныряет, уходя от них. Хватает меня, прижимая к себе. Наши тела и лица оказываются так близко. Несколько секунд смотрит в глаза, потом сообщает, что тот, кто до берега последний — тот так себе человек, и уплывает. Угонишься за таким бычарой, как же… Тут уж у меня без шансов.
Пока дрянь-человечишко выбирается из воды, няшечка уже лежит на песке, усиленно делая «песочного ангела». Ничего… от отличной грязевой бомбы это его никак не спасет. Пока он занят, нагребаю у берега полные пригоршни мокрого песка, леплю шар и квацаю ему чуть пониже пупка. Чмяк! Отлично! Все, теперь удираем… Правда, далеко удрапать не получается. Ти догоняет меня, хватает поперек живота и принимается щекотать.
— А-а-а, нет, пожалуйста! — визжу я на весь остров.
— Хех-хе… вот твоя ахиллесова пята, да? — ехидничает пират, пальцами изображая ползущего по моей коже паука. Я уже даже стонать не могу, до чего это щекотно! Кое-как вырвавшись, удираю снова.
— Не бегала б ты вдоль бе…
— Ай! — острая боль пронзает ногу. Я останавливаюсь, приподнимаю ее, чтобы выдернуть колючку из ступни, но это не колючка. Это что-то черное, засевшее в коже как заноза, и от этой штуковины мгновенно начинает расходится жгучая пульсирующая боль.
— Еж, — определяет Тьяго моего обидчика, усадив меня в шезлонг и осмотрев ногу. — Я ж говорил — не бегай. Ублюдка наверняка штормом на берег выбросило. Повезло, пообломало ему иглы-то, а то б вся нога в них была. Придется потерпеть.
Промыв ногу пресной водой, Ти берет бутылку и начинает постукивать ею по стопе. По телеку как-то видела, что так раскрашивают иглы, и ходить мне потом будет не больно…
— Вроде, хватит, — решает он. — Теперь дезинфекция.
— Ты что делаешь?! — вскидываюсь я, когда понимаю, что этот засранец собирается отмочить.
— Спокойно… Это уринотерапия, — без тени усмешки отвечает Ти. Блин, ну почему рядом нет умницы Санчеса?! Вот откуда мне знать, поможет мне его уринотерапия, б*я, или это просто придурошная шуточка? Хотя ногу так печет…
— Ты, блин, доктор Малахов! Сам так лечись, а меня уволь, потерплю… Я же не умру от этого? Они ж не смертельно ядовитые?
— Понятия не имею. Поэтому лучше не рисковать. Только не елозь, а то ветром в лицо лекарство сдует.
Фу! Фу-фу-фу! Мерзость какая! Зажмуриваюсь, пока теплая струя поливает мою ногу.
— Ненавижу тебя, Тьяго Монтеро! — едва не рыдая, говорю ему, когда он заканчивает. — Все… тебе хана… Вот уснешь, и я задушу тебя подушкой… нет, сначала я поотрываю Шарлотте все ее волосатые лапки одну за другой, все восемь, а потом тебе все твои четыре…
— Вот так всегда — виноват сраный еж, а ненавидят меня и безвинную Лотти, — усмехается он. — А кто такой доктор Ма-ла-кхоф?
— Му**к один, шарлатанским лечением промышлял, вот как ты! Надеюсь, его съели его же пациенты… Знаешь, степень нашей близости превысила все мыслимые границы за последние сутки! Теперь ты просто обязан на мне жениться, — бурчу я, жмурясь, чтобы согнать набежавшие слезы.
— Жениться? А что? Хм… есть у меня один падре знакомый. Эй, это что, слезы? — спрашивает он, пальцем поймав ползущую по моей щеке каплю. — Не вздумай реветь… Хочешь, я поймаю тебе голубого ангела? Только не реви.
Не дожидаясь согласия, ускакивает в воду, чего-то там разглядывает, черпает пригоршню воды и радостно сует мне под нос.
— Красивый, правда? Давай ладошки.
— Очередная ядовитая тварь? — зло интересуюсь я и тянусь за револьвером, который по привычке захватила с собой на пикник. — Отвали…
Широкая пиратская ладонь продолжает маячить перед самым лицом, расплескивая воду, и краем глаза я успеваю отметить, что там трепыхается какая-то переливчато-синяя козявка, больше всего напоминающая миниатюрную елочную игрушку. Пожалуй, она в самом деле смахивает на фигурку ангела, которыми тут не так давно было принято украшать дом на рождество. Только сейчас я так зла на этого новоявленного адепта уринотерапии, что изучать козявок, пусть даже очень милых, совершенно не расположена. Тьяго небрежным движением пуляет ангела обратно в воду, присаживается передо мной на корточки, прокручивает барабан ладонью и улыбается, заглядывая в глаза:
— Спорим, пустая? Жми.
— Откуда ты знаешь?
— Звук. Он другой, когда к стволу приходит полная ячейка.
Пару секунд до меня доходит…
— Так ты знал, когда мы играли?!
Кивает.
— Но как?!
— Шесть гребаных лет. Почти все — в одиночке. Звуки и запахи — все, что они мне оставили. Я по скрипу ключа в скважине в конце коридора знал, кто открывает дверь. А вот ты всерьез собиралась в меня стрелять… Ай-яй-яй. Кстати, насчет запахов — от твоей ноги отвратительно пахнет, малышка.
Тьяго одевается, я тоже. Потом берет меня на руки:
— Щас мы дойдем до дока, раз уж не веришь моей терапии, а потом я отнесу тебя домой. И террариум из комнаты уберу. Ок?
— Ок… Мы скоро отплываем?
— Час-полтора, думаю.
Подождав, пока местный эскулап, рожей ничем не отличающийся от остальных бандитов, обработает мне ногу, Ти относит меня в бунгало.
— Хочешь, фильм посмотри, — он притаскивает мне ноутбук и кучу дисков. — Развлекайся, короче. Если что-то понадобится — скажи любому из моих олухов. Если будут пялиться или вести себя неприлично — пристрели, не стесняйся… А я на пристань… за всем следить надо лично. Надумаешь погулять — ножку береги и в лес одна не суйся. Вроде удачу приносишь, а сама невезучка…
Как ни странно, но без шумного и непредсказуемого повелителя острова мне довольно быстро становится скучно. Ничего интереснее окружающей действительности мне экран предложить не может. Выключив фильм на середине, осторожно ставлю ногу на пол. Стопа припухла, но боли почти нет — то ли моча у Ти впрямь животворящая, наркотой пропитанная, то ли местный док знает толк в своем деле? Сунув ногу в слипон, роюсь по ящикам в поисках патронов. Забив барабан полностью, выхожу на террасу. Людей мало — видно, кто на пристани, кто по хозяйству занят. Так, пара бездельников в обнимку с автоматами лежат в тенечке. На меня ноль внимания, просто взглядом проводили и все.
Так, в той стороне пляж, там я уже была… А это у нас что? Огород? Ба… Знакомые все листья — как растопыренные ладошки. Конопелька… Там, откуда я родом, она как сорняк растет. А тут ишь какая ухоженная, сочная. Неужели на это добро такой высокий спрос в наше время?
А что это за запашок доносит? Из-за домов? Чуньки! Маленькие, черные — несколько загонов с ними. Хрюкают, толкаются, задирают морды, выпрашивая у меня угощение.
— Чуни-чуни… — сто лет живых свинок не видела! Правильно, такую прорву народу надо же чем-то кормить? А так автономия…
А вот за водонапорной башней меня разом покидает все умильное настроение. Прямо на солнцепеке, в рядок… человеческие головы, насаженные на кол. Я медленно подхожу. Какие-то окончательно и бесповоротно мертвы. Другие — зомби. Разевают рты как рыбы, вращая глазами, лязгая зубами в бессильной попытке дотянуться до живой плоти… Дальше под деревьями — несколько тесных клеток. Над ними — пара подвешенных за ноги тел. А в клетках — грязные, измученные люди. Они с испугом следят за мной, и только один бросается вперед.
— Пить… мисс, пить! Пожалуйста! — умоляет он, прижавшись худым лицом к прутьям. Меня начинает бить крупная дрожь. Тьяго, гребаный ублюдок!
— Кто вы? За что он вас здесь запер?! — я дергаю крупный навесной замок на дверце — слишком большой… разве что из дробовика собьешь. Это только в кино пулькой любой замок отстреливают на раз-два.
— Правда, хочешь знать, за что они здесь? Хочешь освободить бедных несчастных ребятишек? — вкрадчиво интересуется голос за моей спиной. Зря я решила, что за мной не следят… Видно, сразу капнули по рации, что погулять пошла.
— Так и знал, что ты мимо не прохромаешь, Мать Тереза ты моя, — продолжает испанец, присаживаясь около клетки на корточки. — Ок. Кто у нас тут? А у нас тут каннибал. Завалил дружка и приготовил из его ноги барбекю. Как думаешь, стоит его выпускать? А этот вот — обдолбался и завалил шлюху у тетки Фло. Тебе лучше не знать, каким образом. Хорошая девчонка была… приветливая. Вон те двое, что вялятся на веточке, щелкали клювами в свое дежурство — в карты резались, и из-за них погибло несколько моих толковых парней. Мне продолжать?
Смотрю на очередное шоу от сеньора Монтеро. Недолго. И не терпеливо. Сажусь на корточки, натянув подол майки на колени, так, что наши глаза оказываются напротив.
— Твоя башка должна торчать вон на том колу впереди планеты всей. Ты считаешь чужие грешки… но сколько смертей на твоей совести, Тьяго? Вчера ты перебил экипаж танкера, потому что тебе приглянулся этот корабль и его груз. И вот их нет, а ты устраиваешь тут представление, изображая из себя Робин Гуда, справедливого вершителя судеб. Без обид… но лучшее, что в тебе есть, это все-таки моча. Ножка-то не болит… Только когда она тебе в голову долбит, тебя обнаркоживает, похоже, и ты забываешь о том, какой ты сам ублюдок.
Он смотрит на меня, сцепив пальцы. Ноздри красиво вылепленного природой носа раздуваются, и желваки прокатываются по скулам.
— Если бы это сказал кто-то другой, он был бы уже мертв, — роняет он.
— Так что тебя останавливает в моем случае?
— Я не некрофил.
Поднимаюсь, оглаживая подол. Смотрю себе под ноги, потом в налившиеся яростью глаза хищника.
— Ой, все, прям такая святая! Пожалела бедолажек. Вы все живете правилами, а я — инстинктами! — фыркает он. — Рабы условностей.
— Брось вые***аться, Тьяго. У тебя загонов побольше, чем в вашем новорожденном государстве.
Черные брови изумленно взлетают.
— Ты, наверное, кажешься сам себе жутким анархистом? Почему просто не отобрать у меня пушку и не трахнуть прямо сейчас? Это легче, чем кажется, и ты прекрасно это знаешь. Но тебе скучно… Тебе так не хочется. Хочется сыграть пьеску по ролям, накрутить себя, чтобы кайф был острее. А играть-то надо по правилам… Так кто тут раб условностей? Читай свои проповеди Санчесу… он оценит. А со мной можешь эту функцию выключить. Кстати, об играх. Хватит играть… сделай, что обещал. Посопи над моим телом с полчасика… тебе же хватит полчасика? И разойдемся каждый на своем. Я хочу скорее забыть все это… на хрен.
— Ладно. Ок. Я понимаю, да… «сделай, что обещал», ок. Иди на пристань — мы отправляемся, — холодно произносит он. А потом говорит замершим в паре метров от нас бойцам:
— Достаньте вот этого козла и бросьте его свиньям. Они уже визжат от голода.
Жертва шарахается в угол, крича от ужаса. Я едва сдерживаюсь, чтобы не заткнуть уши руками и не рвануть оттуда бегом. Когда ты знаешь, как кричит разрываемый живьем человек… ты сделаешь все, что угодно, чтобы никогда больше не услышать этого снова.
— Ти, не надо… пожалуйста.
Ну что ему стоит просто пристрелить их?
— По-жа-а-а-алуйста? — глумливо тянет он. — Вот как? Минуту назад я был ублюдком, а теперь снова Ти?
Пират подрывается с места, хватает меня за затылок, прижимаясь своим лбом к моему. Он тяжело дышит, грудь быстро вздымается.
— Я сказал — иди на пристань, — тихо цедит он. — Полчасика, б**ть… Я тебе покажу полчасика.
Он отпихивает меня, совершенно не заботясь, что я все еще вооружена. Знает, что нужен мне… что я ничего не сделаю. Ради Йена. Все, что мне остается — подчиниться. Я ухожу. За моей спиной кричит и бьется в клетке поросячий обед.
