— Ты думаешь, я глупая? — спрашивает она. Скорее грустно, чем обиженно. Если и обида, то только слабая тень от неё. Сидит не оборачиваясь, не смотрит мне в лицо — ждёт честного ответа на свой вопрос.

— Нет, — твёрдо говорю я, — если честно я сам не знаю точно, как это работает. Просто мы, люди, условились, что эти разноцветные бумажки будут для нас что-то значить. На одном острове их роль исполняют ракушки…

— Ракушки? — она, наконец оборачивается и недоверчиво щурит большие зелёно-жёлтые глаза.

— Да, — киваю, — и я не шучу. Здесь ракушки будут просто ракушками, а там почти никто не согласится обменять эти наши разноцветные бумажки на рыбу. А ещё есть натуральный обмен…

— Как это? — она запрыгнула ко мне поближе и старательно вылизывается, сидя со мной рядом на старой парковой скамье. Где то я читал, что это их успокаивает.

— Ну, — я осторожно чешу новую знакомую за ухом и она вроде не возражает, — можно обменять ту же рыбу на палку-копалку.

— Зачем? — она даже прекратила вылизываться.

— Чтобы копать. Ну, если хочешь — на кошачий корм.

Она морщит нос и презрительно фыркает — явно не в восторге осталась от знакомства с «Вискас». А может от сухого корма или чем там её могли подкармливать время от времени сердобольные горожане. Вряд ли разносолами.

Холодный ветер кружит листву. Я зябко ёжусь, она тоже не в восторге — сжалась на скамье, шерсть дыбом.

— Хочешь ко мне домой? — осторожно интересуюсь я. — У меня есть пастрама, немного сметаны…

— Зачем я тебе? — спрашивает она. Её большие зелёные с желтоватым отливом глаза пристально смотрят в мои. Я не знаю, что на это ответить и почти мямлю:

— Ну, просто… На улице становится всё холодней, а я с детства люблю кошек.

— У вас, у людей, странные представления о том, что такое любовь, — хмыкает она в ответ. После довольно длинной паузы. — Запереть на все запоры, держать при себе, если не на поводке, то ошейник обязательно. Сделать из живого существа, даже подобного себе, игрушку.

— Могу поклясться чем угодно, — спокойно и серьёзно говорю я, — что не буду запирать тебя в квартире, никаких ошейников и, тем более, поводков. Никакого давления и вмешательства в твою личную жизнь. Ты сможешь уйти в любой момент и я не собираюсь как-то тебя контролировать. Имеешь полное право уходить и возвращаться, когда пожелаешь.

Она печально вздыхает:

— Я соглашаюсь, но только потому, что действительно становится всё холодней, люди заколотили окно в мой любимый подвал, а старушка, которая нас подкармливала, к моему и моих знакомых глубокому прискорбию, скончалась, а её родственнички… И ещё пошла мода на этих проклятых волкодавов, которые, за неимением волков, нападают на ни в чём не повинных кошек.

— И на маленьких собак, даже на людей, — подтверждаю я, — недавно такая псина напала на маленького ребёнка. Он попал в больницу с серьёзными травмами.

— Ужас… Но ты пока на испытательном, — строго говорит она. — И если наши отношения перестанут меня устраивать…

— Я понял, — улыбаюсь я, — ты сразу уйдёшь. Я не собираюсь тебе препятствовать, как уже сказал. Пошли?

— Пошли.

Я поднимаюсь со скамьи, прячу руки в карманы — пальцы почти не сгибаются от холода, она пристраивается сбоку. Я задумчиво киваю:

— Пора придумать тебе имя.

Она так смотрит мне в лицо, с таким выражением, что тороплюсь объяснить:

— Это не поводок и ни к чему тебя не обязывает. Просто у нас, людей, принято называть друг друга по имени. Мы даём имена даже ветрам и любимым игрушкам — куклам, автомобилям… Мне просто будет легче тебя позвать, если что. Если имя у тебя уже есть — скажи мне его.

— Моё имя на кошачьем ты просто не сможешь произнести, а на человечьем… — она обдумывает варианты пару минут, решительно кивает, — Василиса.

— Согласен, — улыбаюсь я, — почему бы и нет? Котов часто называют Василиями, Васьками, Базилио, а ты будешь Василиса. Василиса Прекрасная, она же Премудрая.

Мы уже почти вышли из парка, когда на горизонте показалась длинная фигура в кепке и куртке нараспашку, а рядом трусила такая собака Баскервилей, что даже я напрягся. Василиса выгнула спину.

— Хочешь возьму тебя на руки? — спрашиваю я. — Эта тварюга без намордника и поводка. Ещё кинется за тобой.

— Я не запачкаю тебе куртку? — озабоченно хмурится Василиса.

— Эту ткань легко почистить от грязи. Не страшно.

Я так и нёс её до самой квартиры на руках. Василиса даже успела пригреться и задремать. Угрюмая собака зарычала было на Василису, но хозяин грозно рявкнул на свою злобную псину и та только презрительно сплюнула, проворчала сквозь зубы нечто неразборчивое и боюсь, что не совсем цензурное.

…

— Она умерла.

— Простите…

— Не извиняйтесь. Это было давно и я уже успел смириться с этим. Ничего не поделаешь. Она любила осень и обожала собирать осенние листья. В шкафу стоит с десяток альбомов с гербариями. Вы делали такие в детстве? Или в ваше время это было не принято, не задавали в начальной школе?

— Я это дело страшно ненавидела и давно выкинула свои старые альбомы — тем более, что несчастные цветы и листья начали рассыпаться в прах. Видимо, я их пересушила.

— А она обожала этим заниматься. Часами сидела. И даже подписывала, когда и где. Иногда мне удаётся вспомнить тот самый день…

Девушка подобрала пёстрый кленовый листок и задумчиво вертит его в пальцах, когда позади раздаётся тихий скрип и вежливое:

— Простите, вы не могли бы…

— Конечно.

Высокий кот в модном пальто аккуратно и умело, явно уже не в первый раз, катит по парковой аллее инвалидную коляску с рассказчиком в ней, новый знакомый машет девушке лапой на прощание, прикрывает глаза, зябко кутается в плед и устало вздыхает:

— Она почему то любила именно такие, пасмурные, осенние дни…

Молодой человек кивает:

— Помню, дедушка.