Глава 12

Четырёхмерное пространство

Кадингирра

Нравственный закон есть закон внутренний. Он не может быть привнесён извне. Он может быть лишь сформирован социумом. Вне социума нет никакой морали, потому что нет никакой потребности заботиться о благополучии кого-либо, кроме себя. Может ли мораль существовать лишь по отношению к самому себе? Аморально лишь длительное умирание. Своё собственное умирание, конечно же. Так следует ли разделить личность на сущности, которые так же есть внутренний социум?

— Что ты пишешь? — Лиллаке появился внезапно и без приглашения.

Дайан едва успел свернуть окно с записями, но всё равно подозревал, что Лиллаке успел всё прочитать. Ещё никто не вторгался столь бесцеремонно в личное пространство. И зачем Дайан только дал Лиллаке доступ?

— Ничего значимого, — ответил он.

— И всё же? — не унимался Лиллаке. — Ты пишешь о своих вирусных агентах?

— Просто пытаюсь их понять. Знаешь, если их упрощать, то они не смогут выдавить гиасов. И я задал им достаточно сложные алгоритмы...

— В которых сам и запутался, — закончил за него Лиллаке.

— В предыдущей версии я прописал им эмпатию, мне казалось, это улучшит их взаимодействие, но вышло ещё хуже. Они ведь реплицируются с ошибками. В итоге их стало слишком много, и я всё стёр. В этот раз я почти отключил эмпатию, чтобы не мешала выполнению программы. И всё равно у них зародилась мораль. Не такая, как в предыдущих версиях, но всё равно она есть. Есть понятия, что хорошо, а что плохо, а я ведь ничего не давал им в этот раз.

— Как интересно... В твоём вирусе целый мир. Но почему мусорка?

— Я удалил большую часть побочных живых организмов. Просто стёр их. Изменил состав атмосферы и воды. В общем, я хотел сделать так, чтобы они сразу поняли, этот мир больше не пригоден для существования. Но мне же нужны были какие-то материалы, не мог же я опять развивать их из пустоты. Тогда я оставил материалы из предыдущей версии, просто свалил их в кучу, а потом из тех же материалов воссоздал систему жизнеобеспечения. Ну, иначе бы первые существа попросту издохли. И поначалу-то всё сработало. Они начали реплицироваться, я ввёл дополнительные переменные, они научились обеспечивать себя и в целом были готовы к захвату территорий. Что, собственно, и требовалось изначально.

— То есть у них уже были готовые технологии, чтобы заселить не одну планету, — произнёс Лиллаке.

— Откуда ты знаешь? — удивился Дайан. — Нет, откуда ты про планетарную систему знаешь? Этого ведь ни в одном проекте ещё не было!

— Догадалась.

— Иногда мне кажется, ты знаешь куда больше, чем я.

— Я была там, Дайан, — признался Лиллаке. — Ведь все мы вышли из трёхмерности.

Дайан никак не мог успокоить мысли. Они вспыхивали сверхновыми в его голове, путались, посылали беспорядочные электрические сигналы. Лицо его замерцало, черты исказились. Он тенью скользнул по комнате, уподобившись квазикоту, рассматривая Лиллаке со всех сторон.

— Я — твоя переменная, — вновь заговорил Лиллаке. — Я — то самое комплексное число, то ты ввёл, чтобы запустить процесс расселения. У тебя почти получилось. По образу и подобию...

— Нет, — Дайан, наконец принял почти человеческое обличие, только конечности оставались слишком гибкими и мягкими, он обхватил ими голову. — Нет, этого быть не может. Я не мог тебя создать, ты слишком сложная структура, я просто не мог такого прописать.

— То, что ты создал, поистине гениально. Идеальная встраиваемость в реальный мир. Идеальное совпадение. И знаешь, что самое удивительное? Наш мир, живая клетка — тоже чей-то образ. Я не знаю, зачем он существует, но и у него есть цель. Он так же встроен в чужую систему. Мы не может этого увидеть, пока находимся внутри. Но мы могли бы увидеть, поднявшись над четырёхмерностью.

— Разве такое возможно? Разве возможно подняться над миром, в котором ты создан?

— Все мы вышли из трёхмерности. Разве это не означает, что мы могли бы подняться в следующую размерность?

Дайан никогда не верил в эту теорию. Одно дело спроецировать себя в низшую размерность, будто в игру поиграть. И совсем другое — подняться над... Над чем? Лиллаке говорит о невозможных вещах. Но разве ж он не знал, что всякая вероятность уже существует, уже где-то воплощена. Так почему она не может быть воплощена здесь и сейчас?

— Потому ты предлагаешь спуститься в трёхмерность? Тебе просто хочется вернуться домой? — предположил Дайан.

— Нет, мой дом ты стёр, в твоём новом проекте ничего не осталось от моего дома. Но ты не сумеешь понять, как управлять инфекционным агентами, пока сам не станешь одним из них.

— Не слишком заманчивое предложение.

— Разве тебе совсем неинтересно? — Лиллаке изменил внешность, телосложение сделалось хрупким, исчезли щупальца над головой, растущие из плеч, а руки сделались тонкими, длинными, почти прозрачными. Волосы сменили цвет с лилового на желтовато-белёсый, тоже вытянулись, укрыли обнажённое женское тело невесомой паутинкой.

Дайан пытался отогнать мысль о том, что этот образ ему знаком. Остановил внутренний диалог, но всё же память никуда не исчезла, лишь затаилась. Он знал это существо, знал того, кем стал Лиллаке. В новом проекте он возлагал большие надежды на самовоспроизводящийся алгоритм, который помимо прочего обладал свойством разрушать ограничения. Этот код он использовал не в первый раз. И Лиллаке проводил демонстрацию не из блажи, а чтобы доказать, как много общего между ним и частью новой программы.

— Раскрывай тессаракт, — произнёс Лиллаке неестественно тонким голосом.

— Это ведь будет расцениваться как вмешательство. Нет-нет, я уже пытался такое проделывать. Ничего не вышло в прошлый раз.

— Ты опять всё путаешь. Нет никакого прошлого раза. Нет никакого вмешательства. Время — оно постоянно и неизменно, но не только в пространстве трёх измерений, но и в следующей размерности. Это же принцип аналогии — всё просто. Всякое твоё решение уже имеет воплощение. И ты ничего не меняешь, лишь смотришь варианты. Что внизу, — он указал тонким пальцем с отросшим ногтем вниз, — то и наверху, — Лиллаке поднял глаза к потолку.

— Ну, хорошо, — вздохнул Дайан. — Надеюсь, в моей проекции не будет столь мучительно больно, как в твоей. Кстати, ты её уничтожил?

— Это не имеет никакого смысла. Всё существует постоянно и неизменно, разве ты забыл?

— А, ну да, — согласился Дайан. — Время, всё время забываю, что оно никуда не течёт. И ничего не кончается. Сложно всё это. Даже для меня. Не представляю, как ты сумел из трёхмерности и линейного времени выйти.

— Ты создал одну очень удобную штуку. Она называется смерть. Знаешь, пожалуй, это самое лучшее в твоей модели. Если бы ты сделал их бессмертными, ну, как мы с тобой, ничего бы не вышло.

— Да, пробовал. Никакого развития. А так они торопятся что-то сделать. Хороший стимул получился. Кстати, я им ещё время действия сократил. Но приём тут это?

— Но не в том ведь суть, — Лиллаке растянул бледные губы в загадочной улыбке. — А в том, что происходит после.

— А что после? Они превращаются в питательный протеин. Ну, и всё на этом. Нет, в предыдущей модели иначе было, но там имелось ещё много лишнего, микроорганизмы, растения. Сейчас это просто не нужно.

— Нет, постой, хочешь сказать, ты это не специально? Я ведь не про тело, а про сознание. Что с ним происходит?

— Точно! — воскликнул Дайан. — Совсем забыл, эта часть кода должна была удаляться. Может, в этом ошибка и кроется? — он потянулся к точке раскрытия субпространства, желая немедленно поправить код, удалить лишнее, убрать то, что остаётся после смерти помимо белковых соединений, но вдруг замешкался да так и застыл с вытянутой конечностью.

— Ты просто забыл удалить лишнее, — Лиллаке тихо засмеялся. — И потому смерть не стала концом. Это перерождение. И именно смерть позволяет выйти за пределы твоего ограниченного мирка. Нет, это точно не ошибка. Это и есть твой механизм встраивания. А ты и не заметил эту часть кода.

— Забавно... — только и вымолвил Дайан. — Самая важная часть проекта получилась сама собой. И созданное мною существу мне об этом рассказывает.

— Потому что ты их совсем не понимаешь. Я же и говорю, нужно взглянуть изнутри. Так ты поймёшь, чего им не хватает.

— Мозгов, — буркнул Дайан и раскрыл субпространство.

Лиллаке вернул привычный облик и одежду, попытался сделать шаг в раскрывшееся окно, но вдруг споткнулся, упёрся во что-то мягкое и едва не упал. Мягкое нечто зашипело, затем мурлыкнуло и из пустоты появился квазикот, уперев лапы в грудь Лиллаке.

—Ай, убери его! — вскрикнул он испуганно. — Пока он меня не сожрал!

— Да не бойся, он ведь совершенно безопасен, — улыбнулся Дайан.

— Но если я его боюсь, значит, он может стать опасным.

— Тильхили! На место!

Квазикот нехотя отступил, оттолкнулся сильными задними лапами и перепрыгнул Лиллаке, лишь слегка задев хвостом волосы. Недовольное урчание донеслось из-под потолка.

Лиллаке замешкался на границе реальностей, и в скрытое пространство с тессарактом первым вошёл Дайан.

— Тильхили! — возглас пронзил все уровни реальности, пространство задрожало. — Тильхили! Какого метагиаса ты на творил?!

Стол-тессаракт был раскрыт, голубоватые кристаллы вращались, но подойти к ним было нельзя. Их окутывала мерцающая субстанция, и вращение разбрызгивало блестящие капельки во все стороны. В воздухе витал резкий запах аммиака.

— Что он сделал? — Лиллаке впервые видел подобное вещество, но хуже всего, что кристаллы под действием мерцающей слизи начали плавиться.

— Он его пометил! — кричал Дайан и хватался за голову. — Он обгадил весь мой экспериментальный образец! Придётся начинать всё сначала.

Лиллаке прикрыл лицо щупальцами.

— Что ж, следовало предполагать, что коты гадят.

— Да, но он всегда делал это в строго отведённом месте. Его вообще не должно было здесь быть!

— Это же субпространство, — напомнил Лиллаке.

— Да, я знаю, что квазикот умеет его открывать, но ведь он знал, что сюда нельзя.

— Похоже, твой квазикот тебе мстит.

— Интересно, за что?

— Ну, возможно, он просто ревнует. Ты стал слишком много времени проводить со мной. А квазикот всегда остаётся квазикотом. Даже если ты его приручил. Впрочем, ничего страшного.

— Как это ничего страшного?! —Дайан был вне себя от ярости, забывая, что таким настроением и континуум повредить недолго.

— Это же субпространство, — повторил Лиллаке. — Со своей временно́й системой. И знаем о нём только я и ты.

— И Тильхили, — напомнил Дайан. — На что ты намекаешь?

— Тильхили не в счёт. Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю.

— Нет, Лил, так нельзя. Нужно получить разрешение на вмешательство во время. А для этого придётся доказывать, что общая линия не нарушится. Там столько согласований, что у меня скорее голова взорвётся как нейтронный пузырь.

— Это же субпространство. Со своим временем. Зачем согласования? Уверена, квазикот будет молчать. Да и я никому не скажу.

— Ну, не знаю. Это же нарушение закона. А их не просто так сочиняли, — переминался с ноги на ногу Дайан, силясь подойти к медленно тающим кристаллам.

— Если бы это было опасно, изменения времени запретили бы вовсе. И никаких разрешений бы не выдавали. А здесь к тому же субпространство. Никому до него не будет дела, — настаивал Лиллаке.

— Ты толкаешь меня на преступление.

— А ты хочешь переписывать весь проект с нуля?

Вращаться тессаракт прекратил, и теперь сияющая слизь уже не брызгала в стороны, а стекала на ворсистый ковёр, оставляя дымящиеся пятна. Кристаллы утратили грани, сделались мутными и гладкими, как булыжники.

— Ну, хорошо, — вздохнул Дайан. — Тем более, прошло-то не так уж и много времени.

Он схлопнул пространство взмахом руки, так быстро, что сквозь грань времени даже аммиачный запах просочиться не сумел. Лиллаке и Дайан оказались в абсолютной темноте где-то между временны́х линий. Сюда не мог проникнуть свет, ни единой волны, ничего такого, чтобы могло отразиться от оказавшегося вне времени сознания и создать физические объекты. Ничто не могло развить такую скорость, чтобы оказаться вне времени. Кроме мысли. Но и те должны были полностью исчезнуть. Мысль должна была остаться лишь одна. Манипуляции со временем требовали полного сосредоточения, и потому Лиллаке отключил сознание вовсе, позволив проводить процедуру отмены события одному Дайану, однако не покинул его, не остался в явном мире, потому что хотел сохранить память об отмене. Иначе линия времени отменилась бы вместе с его мыслями о ней. И тогда Лиллаке никак не смог бы сказать Дайану о том, что эту линию следует отменить. Это могло бы вызвать ошибки во времени и привести к излишнему ветвлению одновременно существующих вероятностей.

Дайан отсёк тьму от тьмы. Одна единственная мысль, один лишь её импульс, острый, как плазменное лезвие, разрезал вероятности, выбросив за пределы возможностей одну из них. Ту, где тессаракт превратился в расплавленную лужицу.

Яркая вспышка ослепила Дайан так сильно, что пришлось стереть глаза с лица, чтобы затем нарисовать новые. Восстановленная реальность обрушилась на него водопадом звуков и запахов, и лишь затем вернулась способность видеть.

Лиллаке лежал у его ног, утратив телесные очертания. Он распался на ворсистое волокно и никак не желал собраться в человекообразную форму заново.

Вдох и одновременный выдох позволил Дайану включить сознание. Первым делом он осмотрел совершенно целый тессаракт, свернул кристаллы, заставив их прекратить вращение. В другой раз он непременно спрячет их от квазикота, раз уж тот научился проникать в его личные карманы реальности. Сожмёт в точку, и ни одно существо не сумеет до него добраться.

Он не сразу сообразил, что произошло с Лиллаке. Волокнистая субстанция, напоминавшая изрезанный в клочья коврик совсем не походила на разумное существо.

Дайан просто стоял и смотрел на нечто, почти сливающееся с напольным ворсом. Понимание пришло чуть позже. А вместе с ним и страх.

Четырехмерную сущность нельзя убить. По одной лишь причине, что существо остается живым ровно до тех пор, пока само верит в это. А в смерть не верил никто. Разве ж она возможна, когда ты сам выбираешь будущее? По крайней мере, своё личное.

— Лиллаке... — тихо произнёс Дайан, но голос заставил реальность задрожать. — Как же так, Лиллаке...

Его пальцы осторожно перебирали ворсинки, пытаясь соединить их в единую форму. Мысли покинули разум, осталось лишь тупое болезненное ощущение где-то внутри. Будто он утратил нечто важное, нечто такое, что жило и в нём, а теперь превратилось в бездушный камень.

Лиллаке — не просто партнёр по проекту, он был его созданием. А в каждое создание творец вкладывает частицу себя. И в каждой сотворённой сущности живёт сам. Дайан только теперь это понял.

Но если Лиллаке, в самом деле, часть него самого, то почему он не может что-то сделать прямо сейчас? Энергия не могла уйти в никуда, только трансформироваться. А кто вправе её трансформировать, если не он сам?

Дайан напрягся изо всех сил, заставляя волокнистую массу вновь дышать. Нет, здесь нет никакой смерти, и если Дайан захочет, он не позволит превратиться Лиллаке в безмозглое тряпьё.

Время растянулось, превращаясь в густую смолу, в нём увязал и сам Дайан, и то, что осталось от Лиллаке. Капли его сознания, покинувшего тело и теперь развеявшиеся по Вселенной. Сколько так просидел Дайна, держа ладони на рваных волосках, он не знал. Для него время почти остановилось, будто он вновь оказался за пределами пространства. Как оно текло за пределами его тела, он и не догадывался. Полутранс, полунебытие завладело его разумом.

Волокно под пальцами дрогнуло. По коже Дайна пробежались электрические разряды, и зажгли в нём мысли, будто лампочки. Он открыл глаза и увидел, что бесформенной шерститой субстанции больше нет. Лиллаке лежал на спине, вытянувшийся в струну. И дышал. Вдох и одновременный выдох.

— Лиллаке! — позвал Дайан, проникая сквозь сновидения друга.

Тот резко открыл глаза, абсолютно синие, так сильно похожие на кристаллы из его проекта. Да, теперь можно было не сомневаться, он вышел из трёхмерности. Той самой трёхмерности, которую создал Дайан.

— Что происходит? Зачем ты меня уложил на пол?

— Лиллаке! Ты жив! — Дайан не смог сдержаться, и его руки, ставшие тонкими и длинными, как верёвки, опутали Лиллаке, заставляя подняться.

— Естественно, я жив. Разве ты хоть раз видел мёртвых в Кадингирре? Отпусти меня, пока я не превратилась в жидкость и не утекла куда-нибудь подальше от тебя.

Дайан взял себя в руки и сами руки тоже вернул обратно, избавившись от длинных щупальцев. Даже отступил немного, чтоб Лиллаке не принял его радость за вторжение в личное пространство.

— Смотри, всё получилось, — он махнул рукой и заставил тессаракт раскрыться. — Всё как и было, никаких повреждений!

Лиллаке хмуро посмотрел на модель.

— Ну, всё, как и было, — подтвердил он. — А что случилось-то?

— Погоди, ты ничего не помнишь? Тильхили пометил тессаракт, мы с тобой отменили временну́ю линию...

— Мы?! С тобой?! — вскрикнул Лиллаке. — Ты втянул меня в преступление?!

— Погоди, это же была твоя идея... — неуверенно произнёс Дайан.

— Не помню такого.

Дайан спрятал модель в материальной точке.

— Странно. Ты ведь был рядом. Не думал, что ты отсечёшь себе память.

— Я тоже не думал, — буркнул Лиллаке. — Не думал, что стану нарушать закон.

— Ну, ты ведь сам сказал, что это субпространство, ничего страшного не случится, ты ничего не скажешь, а Тильхили тем более.

— Что ещё за Тильхили?

— Так квазикот мой. Который на модель нагадил.

— Квазикот? У тебя живёт квазикот? — синие глаза Лиллаке закатились так сильно, что стали видны зрительные нервы. — У меня же на них аллергия! И почему ты раньше не сказал?

— Я с самого начала тебе говорил. А я ещё думал, чего ты его испугался. Сразу бы про аллергию сказал.

— Никакого квазикота я у тебя не видел, — произнёс Лиллаке. — И ты никогда о нём не говорил.

— Тильхили! — вместо ответа Дайан позвал питомца. — Тильхили, иди сюда! Тильхили!

Но на голос хозяина квазикот так и не отозвался. И даже по субпространствам не шуршал.