Пролог

«Невозможно познать форму Вселенной, если находишься внутри неё. 

Придётся подняться над ней»

Абгаль Гагзис «О трехмерных сущностях»

Яр-Габаж

Верхний уровень

Гроза только подбиралась к городу. Небо, обыкновенно ржаво-коричневое, теперь посерело, сделалось холодным, как сталь. Тёмная полоса у горизонта стала шире и, иссекаемая электрическими разрядами, медленно ползла в сторону города.

Яр-Габаж. Так называли этот город, построенный на руинах старого мира, выросший посреди пластиковой пустыни, меж двух ядовитых рек под палящими лучами ультрафиолета, от которого уже не спасал озоновый слой. Символ рождения новой цивилизации.

Вдали слышался раскаты грома.

Совсем скоро над городом поднимут защитный купол, и дождевая вода стечёт в огромные воронки, побежит по трубам к очистным сооружениям.

Перед грозой воздух становился влажным и казался почти чистым. Но это ощущение было ложным. Невидимые капельки плавиковой кислоты медленно, но верно разъедали слизистые, проникали в кровь. Хотя не такая уж и высокая концентрация кислоты была в воздухе. Вполне возможно привыкнуть к этому вяжущему запаху. Многие даже пренебрегали респираторами.

Древние люди использовали раствор фтороводорода, чтобы уничтожать кремниевые породы. В них иногда скрывалась чёрная маслянистая жидкость. Они называли её нефтью и производили из неё всё, что теперь превратилось в горы мусора. Когда же чёрное вещество иссякло, люди не остановились, они вытравливали всё плавиковой кислотой, пока не начались дожди из фтороводорода.

Поначалу это было незаметно, но земля перестала приносить урожай, погибли животные, а затем и люди оказались на грани вымирания. Так записали в летописях.

Но теперь всё в прошлом...

Шурша длинными платьями, из лифта вышли две дамы. Совсем юная девушка прижимала к груди младенца, а в спину её подталкивала женщина с недовольным лицом. Сдвинутые брови обозначили глубокую морщину на лбу, а жёсткие складки у рта делали выражение её лица брезгливым.

Девушка наступила на подол и едва не упала. Глаза её расширились от испуга, но пожилая леди подхватила юную спутницу под локоть.

— Не торопись, Теамис. До грозы ещё далеко.

— А если он не успеет доехать... Вдруг он попадет под дождь? Что тогда, мама?

— Ещё недавно ты пыталась извести плод во чреве, а теперь печёшься, чтобы он не намок?

— Это другое, — возразила девушка. — Я читала в старых книгах, пока не видно живота, плод и не чувствует ничего. Нервная система не развита. Он и живым не считается.

— Глупость какая! — возмутилась мать. — Ты слишком много читаешь. Это вредно для здоровья. Тебя никто не возьмет замуж, если от своих книг ты станешь безумна.

— И всё же, почему древние допускали это? Они ведь так много оставили нам. Неужели они были безумны?

— Древние вымерли, — женщина поджала губы и нажала на кнопку транспортёра. — Мы живем в гуманном обществе, где ценится каждая жизнь.

Механизм зажужжал, закрутились шестерёнки, и по металлическому полу передалась вибрация. Теамис вдруг тоже задрожала, посмотрела на младенца, поправила на нём прозрачную маску. Ребенок скривился, будто собирался расплакаться. Кожица его походила на пергамент: желтоватая, пересушенная, в мелких кровоточащих трещинах. Но у Теамис не испытывала к малышу нежных чувств. Лишь брезгливость. Такой страшненький, ему было бы лучше и вовсе не рождаться. Но Атриарх запретил причинять зародышам вред. Они появлялись на свет крайне редко. И преступление против нерождённого ребенка каралось отправкой на протеиновую фабрику. Правда, юная леди не могла представить, чем так страшна эта фабрика. Ведь именно там производили пищу.

Снизу поднялся инкубационный ящик. Теамис положила в него младенца и зачем-то надела ему на руку браслет, сплетённый из старых проводков. Тот свободно болтался на тоненькой ручке.

— Зачем ему это? — удивилась мать девушки.

— Не знаю, — пожала та плечами. — Там надпись есть. Может, это слово станет ему именем? Когда он подрастёт и прочтёт.

— В рабочем посёлке не учат читать, — усмехнулась пожилая дама. — Это не целесообразно.

Теамис снова пожала плечами. Её мир ограничивался городом. Всё, что за пределами, казалось далёким и не очень-то важным. Хотя она знала, что именно из рабочего посёлка доставляют и пищу, и одежду, и домашних роботов, но её мысли не занимали люди, живущие в этом посёлке.

Ящик захлопнулся и стал медленно опускаться в трубопровод. Ребенок жалобно заплакал, но Теамис этого не услышала. Небо на мгновение озарилось молнией, а за ней последовал громовой раскат.

Но небу разлилась свинцовая хмарь, она будто накрыла город. Купол не успел подняться, и с туч сорвались первые тяжелые капли. На платье девушки образовалась клякса. С неба капала порою не только кислота.

— Тебе придётся переодеться, — мать хмуро глянула на грязное пятно. — Завтра ты вернёшься в общество. И не вздумай болтать о том, где ты была последние месяцы.

— А если станут донимать?

— Ответишь кратко — исполняла долг.

— Но ведь все поймут, что произошло.

— Все всегда всё понимают, но есть вещи, говорить о которых неприлично.

Девушка нервно поджала губы. Она не могла понять, почему есть вещи, о которых не говорят, но делают? Как сейчас. И почему о других вещах можно говорить, но делать их не следует?

— Наверное, зря... — Теамис подняла глаза на мать, но не договорила.

— Ничего не зря, — улыбнулась пожилая дама. — Каждая жизнь важна. И этот ребенок — такая же ценность, как каждый из нас. И за это тебе полагается награда.

На агрегате рядом с транспортёром загорелась зелёная лампочка. Мать девушки сунула руку в нишу и извлекла протеиновый батончик.

— Это тебе за службу, — старая леди отдала лакомство дочери.

Теамис взяла батончик в руку, но не спешила разворачивать. Она внимательно изучила обёртку, на которой значились полезные свойства изделия.

— Вот она какая, — усмехнулась девушка, — ценность жизни...