Глава 29

— Еще вина? — потянулся к бутылке Жоан Делани.

Благовоспитанная девица должна была отказаться, но собеседником банкир оказался скучноватым, а поэтому Тео кивнула. Не можешь изменить реальность — измени хотя бы ее восприятие.

— Так вы все-таки заключили эту сделку? — сделала большие глаза Тео, и Делани самодовольно ухмыльнулся.

— О да. Переговоры длились три часа, но я добился повышения ставки на полтора процента. Это около пяти тысяч золотом.

— Невероятно! — восхищенно выдохнула Тео.

Ставку можно было повысить и на три процента — с учетом того, что заемщик не имел собственных площадей, а единственный подходящий арендатор был клиентом банка. Сама Тео именно так и сделала бы: переговорила с владельцем складов, заручилась поддержкой и загнала бы должника в вилку. Но нравы в Кенси царили исключительно травоядные, и честно выторгованные полтора процента наивный Жоан Делани полагал ого-го какой прибылью.

— Еще вина, Теодора — я ведь могу вас так называть?

— Да — на оба вопроса.

Золотисто-персиковое розе наполнило бокал, и Тео сжала пальцы на граненой ножке.

— За успехи в бизнесе, господин Делани.

— Жоан. Я умоляю вас, моя дорогая. Называйте меня просто Жоан.

— За успехи в бизнесе, Жоан.

Прозрачно звякнули, столкнувшись, бокалы, и Тео сделала большой глоток вина. Невинные ужины с Жоаном Делани действительно сулили успех в бизнесе — по крайней мере, для Теодоры. Банкир порекомендовал ее услуги уже трем заемщикам — они обратились за охранными ритуалами, отпугивающими от склада воров. Можно было бы даже включить это в контракт по кредитованию — что-то вроде обязательной страховки при оформлении сделки…

Интересно, в этом мире полагается платить любовнику откат? А если да, то какой?

Вот только любовником-то Делани так до сих пор и не стал. Он водил Теодору по ресторанам, закармливал мороженым, трепетно смотрел в глаза и страстно сжимал ее руки. Но большего чертов благовоспитанный джентльмен себе не позволял. И это было весьма огорчительно — потому что мороженое Теодора и сама могла купить.

Поначалу Тео не могла понять, в чем проблема. Делани болезненно стеснителен? Он импотент? Или вообще не интересуется женщинами, а Теодору приглашает для отвода глаз?

И только на пятом свидании до Тео дошло: Делани уверен, что имеет дело с юной непорочной девой. Хотя чем черт не шутит — может, и правда с девой. Об интимной жизни этого тела Теодора не имела ни малейшего понятия. Но даже если Тео действительно девственница — видит бог, сохранять этот статус она не собиралась.

А чертов Делани все покупал и покупал мороженое.

Тео с сожалением поглядела на опустевшую бутылку.

— Уже поздно. Пожалуй, мне пора домой. Жоан?

— Конечно, моя дорогая, — сорвавшись с места, Делани галантно протянул руку, помогая Теодоре подняться, и тут же набросил ей на плечи шелковый платок. — Вечером от моря дует прохладный ветер.

— Вы так заботливы…

«Как мой дедушка», — мысленно закончила фразу Тео, не забывая мило улыбаться.

Хотя, если задуматься… В этом была своя прелесть. Впервые мужчина видел в Теодоре не перспективный бизнес-проект, а привлекательную женщину. За такое, пожалуй, можно простить излишнюю скромность.

К тому же от скромности Делани начинал постепенно избавляться. Шагая по темным улочкам, он нежно сжимал руку Тео, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони. Истории, которые рассказывал Делани, становились все более фривольными, и последний анекдот про торговку рыбой и священника… Его, пожалуй, девицам рассказывать не стоило.

Так что в отношениях намечался явственный прогресс.

— Надеюсь, я скоро увижу вас снова, — Делани остановился перед белой калиткой.

— Увы, нет. В ближайшие пару дней у меня много работы.

— На выходных? — Делани выглядел искренне огорченным.

— Мне нужно посетить богослужение в храме, а потом решить некоторые… профессиональные вопросы.

— Не знал, что вы религиозны, моя дорогая.

— О, — кокетливо улыбнулась Тео. — Вы многого обо мне не знаете.

— Но я буду счастлив узнать, — склонился к ней Делани, и Тео на мгновение показалось, что он все-таки решится на поцелуй. Но банкир всего лишь прижался губами к ее ладони. — В следующую субботу в нашем театре дает концерт оркестр из Лиможа. Я позволил себе взять два билета на лучшие места. Вы составите мне компанию?

— Конечно, — милостиво кивнула Тео, и Делани снова поцеловал ее — сначала в запястья, потом в пальцы, и наконец — в раскрытую ладонь.

— Тогда до встречи в субботу, Теодора.

Открывая калитку, Тео заметила, как качнулась в темной кухне занавеска. Но когда вошла в дом, Том сидел в библиотеке и читал так увлеченно, что его пришлось окликнуть.

— Да, госпожа? — поднял совершенно невинные глаза контактный.

— Просто хотела сказать, что я дома. Поднимусь, пожалуй, к себе. Хочу отдохнуть.

— Конечно, госпожа. Сейчас я принесу вам кувшин с охлажденным лимонадом, — захлопнув книгу, Том поднялся. — Как провели время?

— Замечательно. Мило поболтали, выпили вина, прогулялись… Кстати, в субботу приезжает оркестр из Лиможа. Не хочешь пригласить свою блондиночку?

— Билет на галерку стоит десять медяшек, — упер взгляд в пол контрактный. — А два билета — это двадцать медяшек.

— И что? Я могу позволить себе такие безумные траты.

— Зато я не могу. Не хочу, чтобы Рене ждала от меня того, что я не могу дать.

— О, — растерялась Тео. — Но ведь ты можешь дать то, что намного важнее.

— Ага. Могу. Вот только что-то не вижу очереди из желающих эти сокровища получить, — фыркнул Том. — Вы были правы, госпожа Дюваль. Люди всегда выбирают деньги.

— Но я же не это имела в виду, — смутилась Тео, которая имела в виду именно это.

— Значит, я вас неправильно понял. Поднимайтесь наверх, госпожа Дюваль. Сейчас я принесу вам лимонад и зажгу огонь в бойлере. Поздно уже, вам отдыхать пора. Завтра к девяти в церковь.

Тео выросла в убеждении, что богослужение — это либо чудовищно скучно, либо чудовищно глупо. Пастор в методистской церкви бубнил проповедь уныло и монотонно, вгоняя прихожан в дремоту, а неистовые миссионеры в телевизоре кричали, плевались слюной и подпрыгивали, как обкуренные чирлидеры. Вот между этими двумя границами и лежало представление Тео о вере в целом и о способах ее внешнего выражения в частности.

Религия — это театр, и весь вопрос в том, сколько придется заплатить за шоу.

Шоу в храме огня было… впечатляющим. Богослужение началось с медленного, величественного гимна, который исполнял скрытый за перилами балкона хор. Потом заиграли странные инструменты, похожие на гибрид трубы и альпийского рога. Раздувая до красноты щеки, оркестранты извлекали из них звуки, напоминающие то ли вой ветра, то ли гул разгорающегося пожара. Удивительным образом эти совершенно немузыкальные вздохи, стоны и надвигающийся рокот складывались в мелодию — тревожную, бескрайнюю, величественную. Предстоятель Валле, поднимаясь к алтарю, больше не казался смешным и неуклюжим. Его бесформенная, не по размеру сутана превратилась в символ равнодушия к мирским благам. Какая разница, во что ты одет, если наш мир вышел из пламени и в пламя вернется?

Жизнь — это миг между двумя вздохами огня. И только от нас зависит, чем мы заполним эти мгновения.

Предстоятель говорил выразительно и просто — так, как опытный актер читает хороший роман. Он вел проповедь от вступления к кульминации, от кульминации — к финалу, подбрасывая иногда аудитории шутки и задавая вопросы, на которые хотелось ответить.

Кто бы ни писал предстоятелю Валле речь — этот человек свое дело знал. А священник умел работать с публикой. Когда Валле воздел в благословляющем жесте руки, а над головой каждого прихожанина вспыхнул маленький оранжевый огонек, Тео готова была сорваться с места и зааплодировать.

Это было отличное шоу.

И это был очень полезный визит. Ответы на все свои вопросы Тео получила. Осталось только выстроить их в правильную последовательность.

В кофейне пахло так же, как и всегда — горьким шоколадом, кофе и пряным табаком. Лусия, сидя под окном, выпускала изо рта тонкие колечки дыма и они, испуганно подрагивая, уплывали в прозрачный летний полдень.

— Есть много способов вломиться к человеку в голову. Но каждый из них требует непосредственного контакта, — придирчиво осмотрев блюдце, Тео вытащила за хвостик засахаренную вишню и осторожно ее раскусила. От пронзительного сочетания кислоты и сладости рот тут же наполнился слюной, и глоток кофе показался нежным, как бархат. — Священник утверждает, что использовать магию в храме нельзя. Значит, контакт был либо до проповеди, либо после.

— Контакт — это разговор? — уточнил Том, на секунду отвлекаясь от своего занятия. Тщательно и вдумчиво, с архитектурной точностью он конструировал бутерброд из черного хлеба, ветчины, сыра и ломтиков дыни.

— Ты правда будешь это есть?

— Конечно. Вкусно же. Попробуйте! — Том протянул Теодоре тарелку.

— Это даже выглядит мерзко.

— Не мерзко! Вы просто не пробовали, — Том снова подтолкнул по столу тарелку. — Вам понравится!

— Дыня с хлебом? Не думаю.

— Ну хотя бы раз откусите. Хоть немножко…

— Ладно, — тяжко вздохнув, Тео взяла монструозный бутерброд и, зажмурившись, откусила кусочек. Прожевала. Проглотила. Откусила еще раз. — Ну надо же. Действительно вкусно!

— Вот! А я говорил! — возликовал Том. — Такие бутерброды мама летом делала. Говорила, что полезные очень. Там же все сразу: и мясо, и сыр, и фрукты. Еще будете?

— Нет, спасибо.

— Берите, если понравилось! Я не голодный.

— Серьезно? Ты даже не позавтракал.

— Вы тоже.

— А вот я как раз не голодная. И все, что мне нужно — это чашечка кофе, — Тео решительно отпихнула бутерброд владельцу и потащила из блюдца засахаренную сливу. — Возвращаемся к нашему расследованию. Вербального проклятия достаточно при легкой порче, а у нас сложнейшая схема: куда идти, когда, что делать. Эмоции нужно задать, потребность сформировать, подробный паттерн действий проработать. Для таких вещей разговора мало, тут материальный носитель нужен. Скажем, украденный носовой платок.

— Или наоборот, подобранная монета, — с видимым наслаждением прожевав кусок бутерброда, Том отхлебнул сиропно-сладкий кофе. — Я ставлю на монету.

— Почему?

— А потому что. Спереть что-нибудь так, чтобы человек не заметил — это умение нужно. Воровство тоже профессия, и в маленьких городах воришек в лицо знают. В храмах за ними следят в оба.

— А на улице?

— А на улице состоятельный человек голодранцев к себе близко не подпустит.

— Допустим, что это не голодранцы. Может, солидный приезжий господин.

— Приезжих господ, которые на богослужение ходят, наверняка в первую очередь проверили.

— Да, пожалуй… — Тео взяла с блюдца ломтик манго. — Значит, прихожанам что-то дают. Какую-то естественную для церкви вещь.

— Да! Вот нищие, к примеру, — оживился Том. — Добрый человек дал голодранцу монетку — а голодранец ему… ну, фигурку из дерева, к примеру. Вроде как в виде благодарности.

— Фигурку? Из грязных рук? — брезгливо поморщилась Тео. — Я бы не взяла.

— Вы не возьмете, а кто-то — возьмет.

— Но нам ведь нужна не вероятность. Нам нужен гарантированный результат.

— Хм… — почесал в затылке Том. — Тогда букетик цветов. Чистая опрятная старушка протягивает вам пучок ромашек. Возьмете?

— Возьму. Но оставлю вряд ли — за время проповеди цветы подвянут, их проще выбросить, чем до дома тащить. К тому же это я — а все жертвы были мужчинами. Ты правда думаешь, что состоятельный господин потащит домой букетик вялых фиалок?

— Ну да, — грустно вздохнул Том. — Не потащит. Жаль, хорошая мысль была.

— Жаль, — согласилась Тео. — Но истина где-то здесь. Давай подумаем еще немного.

Вещь, которая не привлекает внимания. Вещь, которую прихожане охотно и безбоязненно принимают. Вещь, которую оставляют у себя…

Том, упершись подбородком в скрещенные ладони, беззвучно шевелил губами, уставившись пустым взглядом в пространство. Между бровями у него залегли две глубокие складки.

Незаметная вещь. Безопасная вещь. Вещь, которую уносят с собой…

Тео медленно открыла сумочку и достала дешевенькую ленточку-распечатку — строка из священного писания и языки пламени вокруг.

— Такие давали всем, кто оставил после службы пожертвования.

Перестав шептать, Том отмер и широко распахнул глаза.

— Благословения. Никто не выбрасывает благословения. Их сжигают дома с молитвой. Точно. Точно! А я-то еще удивился: почему служка с коробкой за порогом храма стоит. Подумал, что жарко ему просто, на сквознячок вышел. Благословения! — азартно подпрыгнул на месте Том. — Вот именно!

Схватив Тео за руку, он с силой сжал тонкие пальцы — и тут же, стремительно покраснев, отдернул ладонь.

— Простите. Я… ну… Я… увлекся.

— Не извиняйся, — неловко пожала плечами Тео. — Это всего лишь рука.

— Действительно, мальчик Томми. Зачем извиняться? Это всего лишь рука.

Тео оглянулась. Широко ухмыльнувшись, Лусия подмигнула ей и выдохнула струйку дыма.

— Значит, вы думаете, что это Карлос… — предстоятель, нахмурившись, покачал головой. — Я много лет знаю этого юношу. Когда-то я преподавал священное слово в школе для мальчиков, и Карлос… он был таким смышленым. Таким искренним. Не могу даже представить, чтобы…

— Таковы факты, предстоятель Валле. Возможно, это не Карлос — но изо всех возможных подозреваемых он самый очевидный.

— Очевидный? Вы строите свою версию на том, что юноша в жаркий день вышел на свежий воздух.

— Да. И если вы сейчас поклянетесь, что в прошлое воскресенье Карлос вручал благословения в молельном зале, я принесу извинения за ложное обвинение и продолжу расследование. Вы можете поклясться, предстоятель Валле?

Внимательно оглядев обтрепанные рукава мантии, священник выбрал особенно длинную нитку, намотал ее на палец и оборвал.

— Нет, госпожа Дюваль. Не могу. Я не помню, что было в прошлое воскресенье.

— И тем более не помните позапрошлое… Все, что от вас требуется — это проверить дом служки. Если Карлос раздает благословения с ментальными привязками, запас он хранит именно там.

— И все-таки я не могу представить, чтобы Карлос отважился на подобное кощунство. Это ведь… это благословения.

— Нет более убедительного аргумента, чем деньги. Но, возможно, Карлос сам находится под ментальным воздействием?

— Увы, нет. Если он все-таки совершает преступления, то делает это в полном сознании и по собственному желанию. Любая магия в храме пречистого огня теряет силу. Если бы Карлос был очарован, переступив порог церкви, он освободился бы от проклятия. Да, на время — но этого достаточно для того, чтобы рассказать мне о принуждении и попросить помощи.

— Значит, все-таки деньги.

— Или вы ошиблись, госпожа Дюваль, и Карлос невиновен.

— Или это. Но единственный способ разрешить сомнения — это провести обыск. Вы сможете это сделать неофициально, не выдвигая поспешных обвинений? Не хотелось бы испортить невинному человеку репутацию.

— Конечно. Я переговорю с жандармом Бонито, — предстоятель поднялся, давая понять, что разговор закончен. — Всего хорошего, госпожа Дюваль. И спасибо вам за помощь. Я молюсь, чтобы вы ошиблись, но искренне благодарен за приложенные усилия.

Возвращаясь домой, Тео никак не могла понять, чего же ей хочется больше: своими глазами увидеть, как Том прогуливается под ручку с блондинкой, или ни в коем случае его не встречать.

Обманывать себя Тео не любила. Контрактный ей нравился. По-настоящему нравился, и дело было не только в физическом притяжении. Теодоре нравилось, как Том шутит. Как смущается, услышав неожиданную похвалу. Как строгает очередную деревяшку, сосредоточенно сдвинув брови.

Теодоре нравились нестриженые, вечно взлохмаченные вихры, нравилась широкая детская улыбка, нравилось ощущение жесткой натруженной ладони, когда Том протягивал ей руку, помогая спуститься с лестницы…

Да что там говорить. Даже дурацкое увлечение бульварным чтивом начало казаться проявлением не глупости, а особенных душевных качеств. И это было хреновым симптомом. Потому что Том, несомненно, был хорошим человеком. Но он был контрактным. Несправедливо, трагично, ужасно, однако факт. Еще семнадцать лет Томас Макбрайд будет принадлежать не себе, а банку. Ввязываться в отношения с таким человеком — самоубийство, а удержаться в рамках мимолетной, ни к чему не обязывающей интрижки Тео не сможет. Это было очевидно.

Не тот случай.

Как ни крути картинку с лабиринтом, а выхода из него только два. Можно относиться к Тому так, как и должна благодарная хозяйка относиться к слуге — или можно ввязаться в безнадежный роман, который не принесет ничего, кроме проблем.

Погруженная в размышления, Тео неспешно подходила к дому.

— Это из-за нее, да?!

Услышав гневный вопль, Тео рефлекторно застыла — и, осознав, кто именно гневно вопит, бесшумно скользнула за куст сирени.

— Рене, ну с чего ты взяла… — в голосе Тома раскаяние мешалось с досадой.

— И правда, с чего? Это ведь не ты бросаешь все и бежишь по первому свистку своей ведьмы, как дрессированная собачка! Это не ты постоянно таскаешься с ней, как пришитый, хотя твои обязанности — это всего лишь работа по дому!

— Госпожа Дюваль делает для меня намного больше того, что предусмотрено контрактом. И я должен… должен… быть благодарным.

— Ага. Вот оно значит как. Понятно… А когда ты слюной на эту магическую метелку капаешь — это тоже из благодарности?

— Рене! Я никогда…

— Что, правда? Совсем-совсем никогда? Да ты на свою Дюваль таращишься так, что скоро дыры в ней взглядом прожжешь! Я вот знаешь что думаю? Когда ты меня за задницу лапаешь — ты вообще понимаешь, что это моя задница? Или закрываешь глаза и ведьму свою представляешь?!

— Нет! Чего ты взвилась? Я просто сказал, что вечером должен остаться дома. У нас… у госпожи Дюваль серьезный заказ, может понадобиться моя помощь, и я не могу уйти! При чем тут твоя задница?

— При том! Если ты по-прежнему хочешь за нее держаться — определись, кто тебе важнее: эта тощая стерва или я!

— Госпожа Дюваль не стерва!

— Вот! Теперь ты ее защищаешь!

— Я не защищаю! Просто ты не права!

— А ты, само собой, прав! Никто так не разбирается в людях, как Томас Макбрайд!

— Нормально я разбираюсь…

— Конечно. Еще бы. Именно поэтому ты на двадцатилетнем контракте болтаешься. Потому что в людях умеешь разбираться! Вот увидишь: эта стерва выжмет из тебя все, что можно выжать. А когда ничего не останется, просто выбросит.

— Госпожа Дюваль никогда так не сделает.

— Какой же ты все-таки идиот, Томми, — невесело засмеялась Рене. — Именно так ведьма и сделает. Использует тебя, подкармливая крошками заботы, а ты, как собачка, будешь наизнанку выворачиваться, чтобы за ушком почесали. Но когда ты устанешь прыгать по свистку, Дюваль сдаст тебя в банк — и на следующий день забудет, кто такой Томми Макбрайд. И вот тогда ты пожалеешь, что выбрал ее — но будет поздно!

Пригнувшись еще сильнее, Тео нырнула в куст. Разлапистая ветка вцепилась ей в волосы, остро обломанный сучок впился в спину, но счет шел на секунды. Яростно вбивая каблуки в спекшуюся землю, блондинка промчалась мимо сирени, как идущий на взлет чартерный борт, и скрылась за поворотом.

Какое-то время царила тишина, нарушаемая только карканьем одинокой вороны. Потом хлопнула калитка, прозвучали медленные, усталые шаги… Скрючившись в своем неудобном укрытии, Тео терпеливо ждала. Минут через десять она все-таки решилась вылезти и, отряхнувшись от мусора, как ни в чем не бывало направилась к дому.

Из кухонного окна уже тянуло кошмарнейшим, безнадежно переваренным кофе.