Череда выстрелов заставила Броккена пластом вжаться в землю и застыть. Оглохший и укрывшийся в своём внутреннем мире предельно глубоко, Броккен покоился в траве: крепко зажмурившись, закрывшись руками, и от страха позабыв всё на свете. Наконец, спустя некоторое время после того, как стрельба прекратилась, он отважился понемногу раскрыть веки, будто их насильно раздвинули каким-нибудь хирургическим расширителем, и далеко не сразу осмелился приподнять голову.

То же самое как раз проделал и Гербес. Жим-Жим был уже на ногах и с невозмутимой физиономией деловито отряхивал свой скафандр от налипших травинок.

Шестеро явившихся на платформах незыблемо лежали, констатируя свою смерть.

– Ты где так стрелять научился?! – восхитился Гербес.

– Эхо войны, – горделиво ответил Гумбалдун. – Перед тобой известный в Гимгилимах пьяни… герой! Многолетний мясник войны и ветеран скотобойни!

– Круто, блин! Я уж думал, нам крышка! Ты нам жизни спас!

– А! – отмахнулся Гумбалдун. – Пустое.

Броккен и Гумбалдун подошли к тому, кто общался через “эта переводчика”. Гумбалдун присел на корточки и сноровисто стянул с убитого шлем, заставив тем самым нормовца невольно кивнуть ему, как бы выразить своё согласие насчёт шлема. Пуля с гумбалдуновой меткостью попала в незащищённое горло и проткнула в нём ранку, сочащуюся кровью цвета налитой голубики. Гум довольно крякнул.

Нежно-пепельная кожа мертвеца изобиловала складками, превращая поверхность головы, в том числе и лицо, во что-то волнообразное, фрагмент кожаного нежно-пепельного застывшего моря. На темечке то ли костяной, то ли хрящевой гребень. Подобные любят носить панки, только волосяные. Броккену захотелось пощупать этот нарост, но удержался. Отсутствие губ делало приоткрытый зубастый рот хищным и жутким. Носа также не было. Ни носа, ни каких-либо дыхательных отверстий. Глаза обычные, человеческие. Они жалостливо смотрели на Броккена, но зубастый безгубый оскал всё портил.

– Странно всё это, – сказал Броккен Гуму, который разглядывал шлем с устройством перевода, прикидывая, за сколько его можно загнать на ближайшем чёрном рынке. – Хотели бы они нас убить, убили бы сразу, но они разговаривали с нами. Переводчик у них, правда, не ахти. Трудно понять собеседника, если говоришь с ним на разных языках. Это как общаться со случайными людьми в интернете. Слова вроде понимаешь, а вот смысл сказанного... Такое ощущение, что большинство из них пользуются сломанными переводчиками. А у этих, наверное, жёны, дети…

– Плевать я хотел на их жён, детей и их могилы, которых у них нет и не будет. Размякнут на солнышке и вонью своей всех местных некрофагов на пиршество пригласят. – Гумбалдун покосился на труп, с которого снял шлем, и повторил: – Да, плевать я хотел на их уродских жён. Нечего было за свои палки хвататься. На войне о доме и семье лучше забыть.

– Хорошо говорить такие слова тому, у кого никогда не было семьи, а дом похож на грязный башмак, выстеленный чьими-то носками, – заметил Жим-Жим.

– Что значит чьими-то?! Моими и выстеленный! – Опытный в мародёрских вопросах мясник войны полюбопытствовал: – Есть варик ихнее барахлишко в Новаскоме сбросить?

– На винтовки покупатель всегда найдётся, – поддержал Жим-Жим, который и сам подумывал об этом.

Признаться, ему было жаль, что Гумбалдун по прибытию в Новаском вернётся в свой мир, а значит покинет его, Жим-Жима. Гум оказался отличным товарищем. Вспомнить хотя бы тот случай с кражей золотой статуэтки из храма Драконицы Огненной Любви…

Книга "Великое Нигде-1: Побег из Шуршенка": https://freedlit.space/reader/1212