Сверху что-то загудело, и это гудение постепенно повышалось до тех пор, пока оно не превратилось в резкий, пронзительный звук и мои уши не перестали различать его, и вдруг внезапная резкая боль электрической сеткой с мельчайшей сетчаткой пронзила меня по всему телу и я, выгнувшись дугой, как подкошенный упал на пол. Невозможно представить себе то, похожее на парализующее, чувство, сводящее с ума, когда болит каждая клетка тела, пока сам не испытаешь этого. Самая разнообразная боль заставляла в полном безумии кататься по всему полу, биться головой о стену, кусать себе руки, разбивать кулаки в кровь о пол и подвернувшиеся стены. Я вопил, как ненормальный, орал во всю мощь своих легких, но быстро выдохся, и потом только мычал на одной ноте. Если бы что-то из вышеперечисленного мне хоть толику помогло, то я, несомненно, убил бы себя в те минуты или точно отгрыз бы себе руки. Потом уже Зизимор сообщил мне, что пытка шла всего двадцать секунд, но для меня время остановилось. Секунды не превратились в часы, нет. Мой мозг был полностью раздавлен, расплющен постоянной всех самых разнообразных видов, какие только могут возникнуть, болью, и я просто перестал помнить о таком совсем, оказывается, необязательном понятии, как время. Сам я для своего сознания рассыпался на множество отдельных кусочков, каждый из которых нестерпимо болел, горел, чернел, скукоживался, скручивался, превращался в угольки, как шипящие в масле шкварки, сгорающие на раскаленной сковороде при слишком большом огне, но к счастью я чувствовать только часть кусочков. Мой череп трещал, как будто его тисками сжимали инквизиторы, пытаясь раздавить на куски, словно перезрелый арбуз. Уши сводили с ума той изощренной болью, когда они простынут, но только в десять раз усиленной. Было такое впечатление, что кто-то лезет в самые ушные раковины стальными горячими иголками и настойчиво, с тупой бесчувственностью, методично тыкает ими внутрь, пытаясь достать до самого мозга. Глаза болели так, как если бы кто-то давил на них одновременно снаружи и изнутри. Зубы ломило то все одновременно, то боль перекатывалась с одной стороны челюсти на другую, как если бы какой-то безумец наяривал на них аккорды на пианино для исполнения быстрого рок-н-ролла, и от каждого прикосновения его кончиков пальцев к клавишам инструмента боль с новой силой атаковала истерзанные нервы. Белые клавиши означали тупую боль, а черные – острую. Зачастую безжалостный музыкант нажимал сразу на несколько клавиш и тогда я в беспамятстве от болевого шока со всей силы лупил кулаками по челюсти. Все кости, казалось, выкручивал кто-то невидимый, стараясь связать их в морской узел. Поясница вместе с ребрами и позвоночником внутренне дрожали каждой отдельной костью, которые терлись сами о себя, насухо перетирая хрящи. Они вот-вот раскрошились бы в порошок, либо выскочили из своих суставов в разные стороны, продирая острыми краями кожу. Они скрипели, мололись, трещали и гнулись, как могли. Сама кожа горела как никогда, и что-то терзало ее острейшими когтями, что дорывались до самого мяса, раздирая кожу на длинные полосы. Мои внутренности, начиная от сердца и легких и заканчивая печенью, желудком и кишками, кололо, заворачивало, изворачивало наизнанку, мешало, крутило, резало, кромсало, пучило и раздувало одновременно. О других частях тела и говорить не стоит. Все нервы организма были безжалостно задействованы. Каждая отдельная боль сливалась с соседними в пучки и вместе они накидывались на меня гигантскими спрутами, что огненными обжигающими щупальцами впивались в мой измученный мозг и такое же измученное тело, живущие на последнем издыхании. Иногда мне каким-то непостижимым образом удавалось вскочить на ноги и я, разбегаясь и совершенно не контролируя себя, ударялся головой о стену, чтобы только потерять сознание или еще лучше пробить себе череп и умереть, но мне это никак не удавалось. Я рыдал и стонал. Я не знал, за что хвататься и по чему еще бить себя такими же больными руками, пальцы которых и суставы страшно крючило и ломало артритом, чтобы хоть как-то облегчить боль. Еще несколько секунд и я взаправду сошел бы с ума, но тут снова раздалось жужжание, теперь уже нарастающее и боль, если можно так выразиться, начала утихать. На самом деле я продолжал корчиться от боли на полу, но теперь она стала как бы привычнее, знакомее, более предсказуемой. Я закрыл глаза от такого неожиданного блаженства. Мне  удалось немного расслабить мышцы. Я лежал на полу и довольно скалился, постанывая и пуская по щекам слюни вперемешку с кровавой пеной.

Книга "Открыть глаза": https://freedlit.space/reader/1343