Вроде запускали тут такой флэшмоб: выкладывать по воскресеньям свеженаписанное. Ощущение такое, что флэшмоб требует подпитки.

Так что принесу свое — написанное за вчерашний вечер и сегодняшнее утро. Специфика этого отрывка состоит в том, что я написал вчерашнюю часть спустя несколько часов после того, как лишился в стоматологической клинике двух зубов. Надо думать, это не могло не сказаться на тексте... Впрочем, со стороны виднее. :)

А вообще я давно говорю: это у меня как у других сериал смотреть. Ненадолго вышел из реала и ушел в некий другой мир.

Другое дело, что "уходы" у меня сейчас получаются, а вот эмоциональная отдача слабая. Жизнь своих фокальных персонажей проживаю добросовестно, даже картинки перед собой вижу, но не завораживает, как раньше.

Итак:

А потом заговорил таможенник – на сей раз даже по-латыни.

– Слушай, там дело точно нечисто, – сказал он, обратившись вроде как к брату, но при этом выразительно посмотрев на Эмлин. – Я кое-что и сам видел...

– Эр Мессий Вар – большой человек, легат порта, – выразительно произнес десятник в ответ – тоже по-латыни.

В ответ таможенник пожал плечами.

– И что?

– А самому подумать? – ухмыльнулся десятник.

Таможенник лишь развел руками.

Тем временем Эмлин внимательно вслушивалась в их странный разговор. Пока ей ясно стало лишь одно: переводчик с латыни десятнику определенно не требовался. Оба брата-ливийца – и военный, и чиновник – похоже, одинаково уверенно говорили и на родном языке, и на латыни. Даже сильный акцент десятника никак не сказывался на бойкости его речи.

Между тем разговор продолжался – и вскоре кое-что прояснилось.

– Если претору подмаслить... – осторожно произнес десятник, искоса посмотрев на Эмлин.

Таможенник тотчас же поморщился:

– Не люблю такое. Да и прежний претор на этом спалился, так что... Знаешь же: укушенный змеей потом и веревки боится! А тут не веревка, а целый легат порта!

Десятник хмыкнул, пожал плечами. Затем буркнул что-то таможеннику по-ливийски. Тот сразу помрачнел.

А Эмлин, превозмогая головную боль, всё пыталась разобраться в происходившем. И картина, пусть и неполная, у нее все-таки складывалась: судя по всему, десятник хотел извлечь из их с Гундульфом беды какую-то выгоду для себя, а вот таможенник пытался помочь искренне. Чем таможенник при этом руководствовался, Эмлин понимала не вполне. Но пока это было, пожалуй, не так и важно. От таможенника сейчас не зависело почти ничего. От десятника – многое.

И поэтому обратилась она именно к десятнику:

– Скажи, а не могла бы я все-таки переговорить с центурионом?

Наверное, сейчас следовало бы посулить десятнику мзду. Эмлин, однако, на это не решилась. Дело было не в отсутствии денег: на непредвиденные расходы ей была выдана немалая сумма. Дело было даже не в таможеннике: брат, похоже, и не думал от него ничего скрывать. Просто Гундульф такого не понял бы точно – сколь благими ни были бы ее намерения.

И поэтому Эмлин ограничилась довольно невнятным обещанием:

– Поможешь британской нобилиссиме – она замолвит за тебя словечко перед базилевсом. Поверь, это дорогого сто́ит!

Десятник вроде бы задумался. А таможенник неприметно кивнул ей и снова заговорил по-ливийски – судя по всему, принялся в чем-то убеждать брата.

Украдкой Эмлин посмотрела на Гундульфа. Тот, встретившись с ней взглядом, ободряюще улыбнулся в ответ.