Все сталинисты, у которых сегодня день светлой печали, обязаны повесить рядом с портретом своего любимого сухорукого людоеда — ещё один.

Портрет члена ЦК КПСС и кандидата в члены Политбюро, кавалера ордена Ленина и первого президента независимой Российской Федерации Бориса Николаевича Ельцина.

Современный культ Сталина — это, бесспорно, его заслуга.

Лет тридцать, тридцать пять назад подобное невозможно было бы представить. Зумерам не понять, но во второй половине восьмидесятых годов прошлого века в СССР сложился антисталинский консенсус.

В неприятии, осуждении и отторжении сталинизма были едины и интеллигенция, и те, кого сейчас называют «глубинный народ», и начальство.

Нынешние некросталинисты, когда им напоминают о преступлениях усатого беса, начинают вопить про «перестроечный "Огонёк"», Волкогонова, Астафьева, Шаламова с Солженицыным да прочих вражин. Это всё они, мол, оболгали великого вождя и обманули доверчивый советский народ.

Вот только советские люди восьмидесятых знали о сталинизме не из конъюнктурных публикаций.

Хватало живых свидетелей и участников событий того времени.

В восьмидесятые тем, кто застал сталинские времена в сознательном возрасте, было от шестидесяти лет. Они были деятельны и в здравом уме — и достаточно многочисленны. И на семейных и приятельских застольях, собравшись тесным кружком, после третьей или пятой, выпроводив детей (уроки делать, «на улку играться», мультики смотреть или спать), они вполголоса вспоминали былое. Вспоминали раскулачку и голод, воловью колхозную работу за трудодни, вспоминали мясные штурмы к красным датам и произвол особистов. Вспоминали страх, что однажды ночью «придут» и «заберут» в чёрную бездну лагерей.

За что «придут и заберут»? А за что угодно. За простой на производстве, за сломанный станок или трактор, за падёж колхозного скота или сгнившее сено — что писучий стукач назовёт «вредительством и саботажем». За неосторожно брошенное слово. За общение с раскулаченными, ссыльными, родственниками за границей. За запрещённую книгу в домашней библиотеке. За попадание в плен...

Советские люди знали правду о сталинщине. Пусть и не в полной мере. И всё это рассказывали не «по телевизору». Это была жизнь отцов и матерей, бабушек и дедушек.

Что-то новое в пресловутых «огоньковских» публикациях узнавали разве что подростки, которых старшие оберегали от опасного знания («ещё сболтнут где...»).

Просыпаться в поту, услышав, что возле дома остановилась казённая машина, не хотели ни колхозники, ни члены ЦК КПСС. Этим и объясняется массовый антисталинский консенсус. И даже сталинистка Нина Андреева, защищая своего кумира в знаменитой статье «Не могу поступиться принципами», не могла не сделать оговорку:

...Вместе со всеми советскими людьми я разделяю гнев и негодование по поводу массовых репрессий, имевших место в 30–40-х годах по вине тогдашнего партийно-государственного руководства. Но здравый смысл решительно протестует против одноцветной окраски противоречивых событий, начавшей ныне преобладать в некоторых органах печати.

Не помогло. Её зашеймили и закэнселили, как сейчас — какую-нибудь навальнистку. Нина Андреева вынуждена была оставить работу в Ленинградском Технологическом институте, а её муж пережил два инфаркта.

Даже в позднем СССР «командные высоты» в СМИ контролировала коммунистическая номенклатура, а она была тогда настроена против сталинизма. В народе же Сталина считали — не без основания — первопричиной всех бед и несчастий, поразивших первое в мире государство рабочих и крестьян. В этих условиях открытым сталинофилам была уготована незавидная участь маргиналов из маргиналов.

Всё изменилось после крушения СССР. Цензура, государственная идеология и централизованная пропаганда перестали существовать, внезапно стало можно говорить ВСЁ. Общественная жизнь не просто забила ключом — она превратилась в камчатскую долину гейзеров (что повторится спустя десять лет, но уже в виртуальной реальности: в нулевые, когда интернетом обзавелись многие, а государство ещё не залезло туда с цензурой, скрепами и уголовным кодексом). На фоне массовой истерии возникают самые невообразимые общественные течения., от людоедских партий до «деструктивных», как принято говорить сейчас, сект. На краснофлажных митингах всё чаще мелькают портреты Сталина — сперва, по большей части, в руках сумасшедших бабок и коммунистических хикки. Почившему диктатору поют дифирамбы в маргинальных листках на серой бумаге.

Правда, даже коммунисты, претендующие на респектабельность и массовую поддержку — КПРФ Зюганова — пока избегают открыто восхвалять Сталина. Но уже к концу девяностых и респектабельные ЛОМы на ток-шоу похмыкивают, что не всё было так однозначно, и репрессии, конечно, были, но ведь сажали и расстреливали не только невинных, кхе-кхе, и Днепрогэс с Магниткой, и победили фашизм — вы что же, если против Сталина, то за Гитлера? а Берия (которого поначалу даже сталинисты считали дьяволом на земле) — не палач народа, а отец советской атомной промышленности...

Читали, конечно, про «окно Овертона»? Это умозрительная модель того, как идеи овладевают обществом.

Вообразим что-то невообразимое, о чём и говорить неприлично — что-то вроде некрофилии. Однако эту тему назойливо толкают в публичное пространство, и то, что ещё недавно обходили стороной, как дерьмо на дорожке, волей-неволей принимаются обсуждать. Невообразимое становится скандальным («да, это отвратительно, но давайте попробуем разобраться!»). Потом — радикальным, и вот кучка нефоров скандирует «Сталин-Берия-ГУЛаг!», не понимая, что при их любимых Сталине и Берии их отправили бы в лагеря за один только внешний вид... Потом «окно» смещается дальше, радикальное становится популярным, потом модным, и, наконец, общепринятым.

Теория «окна Овертона» не пользуется уважением у профессионалов общественных наук. Уж очень она воняет конспироложеством. К тому же она работает только в свободном обществе: в несвободном проповеднику радикальных идей быстро пришьют статью об экстремизме и отправят куда следует, а там у него своевременно оторвётся тромб. Но в РФ девяностых свобода слова была такая, какой никогда не было ни прежде, ни позднее. Поэтому сталинисты сумели пролезть в полумифическое «окно Овертона».

Хотя, применительно к сталинистам в Российской Федерации, его правильнее было бы назвать «окно Ельцина».

Прошли годы после самоликвидации СССР. Те, кто помнил тридцатые-сороковые, постепенно отошли в мир иной, а новые хозяева страны оценили все преимущества крепкой руки и хорошо взнузданного народца. Но это уже было позже. Реанимация сталинизма в РФ произошла именно в девяностые, в годы неограниченной политической свободы.

White is Right