Чувствую, не раскручиваются флэшмобы у нас здесь. Я понимаю, что реал сейчас такой, что не приведи господи, но ведь флэшмобы — как раз способ противостоять хотя бы внутри себя той кринжатине, что валится на нас снаружи.

В общем, вот здесь Хелен Визард предлагала приносить по воскресеньям в блоги не публиковавшиеся здесь отрывки произведений и глав.

Ну и я опять несу. На сей раз — из еще не опубликованной 11-й главы "Знака колеса". Фрагмент начат в пятницу, закончен сегодня.

И тут Эвин не выдержал.
– Значит, твой Исул загнал вдову брата служить в таверну, оторвав от маленьких детей? – воскликнул он возмущенно. – Небось ты старухе этой еще сама и платила?
Моника со странным испугом посмотрела на него.
– Что ты!.. Как ты мог такое подумать? Фула никакой платы с меня не брала – ей вера велит о детях заботиться...
– Колесная? – фыркнул Эвин.
– Да, колесная! – Моника сверкнула глазами, повела плечом. – Да, ложная. Но вот в самое трудное время ни христиане, ни иудеи нам с мальчишками не помогли ничем, а, как ты говоришь, «колёсники» Исул и Фула...
– Так Исул тоже?.. – пробормотал Эвин ошеломленно.
Моника вдруг охнула, побледнела.
– Нет-нет... – быстро проговорила она, стремительно отступая к выходу. А потом ни с того ни с сего продолжила: – Ты ешь, ешь, меня не слушай...
«Сейчас убежит! – подумалось Эвину. – А потом позовет какого-нибудь Яни – и поминай меня как звали!»
Но Моника не убежала: она остановилась у двери и замерла, жалобно глядя Эвину в лицо.
Долго размышлять Эвин не стал. Отодвинув блюдо, он решительно поднялся на ноги.
– Послушай... – пролепетала Моника. – Ты не так меня понял – Исул тут ни при чем...
Не говоря ни слова, Эвин сделал к ней шаг, затем второй. Подойдя вплотную, остановился. Их взгляды снова встретились.
Моника вжалась в стену, щеки ее сделались густо-пунцовыми. В следующий миг она закрыла руками лицо.
– Зачем ты пытаешься мне лгать? – твердо произнес Эвин. – Ты же все равно этого не умеешь!
Моника не ответила, лишь тихо всхлипнула.
– Лучше расскажи как есть – легче будет, – посоветовал Эвин.
Сказанное было, конечно, сущей глупостью: они были сейчас не в церкви, а Эвин уж точно не годился в исповедники. Он и сам тотчас же сообразил, насколько слова его прозвучали неубедительно и даже нелепо. И тогда, повинуясь какому-то наитию, Эвин продолжил:
– За сыновей боишься?
Неожиданно Моника кивнула – робко, неуверенно, но вполне отчетливо.
– Исул? – уточнил Эвин. – Он тебе угрожал?
Моника снова кивнула – всё так же молча, но заметно увереннее, чем в первый раз.
Эвин стиснул зубы. Кровь застучала в его висках.
– Ну я ему покажу! – помимо воли вырвалось у него. О том, что он избит и безоружен, Эвин даже не вспомнил.
Моника вдруг схватила его за руку. Пробормотала испуганно:
– Не надо, прошу тебя, чужестранец...
– Эвин меня зовут, – с трудом сдерживая клокотавший в груди гнев, процедил Эвин. – И ничего не бойся. Никто больше не обидит ни тебя, ни твоих сыновей!
Ни о своем бедственном положении, ни даже о кубле колесопоклонников, собравшемся в этой таверне, он больше не думал: зеленые глаза прекрасной ливийки полностью завладели его существом, лишив рассудка.
Сбросив с головы Моники накидку, Эвин коснулся ладонью ее пышных черных волос. Моника не отстранилась, лишь посмотрела на него жалобным взглядом.
– Остановись... Эвин, послушай меня... – неуверенно прошептала она.
– Жди меня здесь! – приказал Эвин и тут же исправился: – Нет, лучше пошли вместе!
Ухватив растерянную, почти не сопротивляющуюся Монику за руку, он решительно шагнул через порог и, повинуясь наитию, двинулся по коридору.
* * *
Насколько можно было судить, время «шестого часа» уже давно миновало. В зале таверны сделалось чуть прохладнее, однако духота осталась прежней. Посетителей заметно поубавилось, так что за большим столом появилось много свободных мест. Шумная компания матросов тоже исчезла, а их места за отдельным столиком теперь занимали четверо немолодых мужчин в темных, похожих на монашеские рясы ливийских балахонах-асельхамах с откинутыми на спины остроконечными капюшонами. Мужчины негромко переговаривались на непонятном Эвину языке – судя и по их одежде, и по звучанию речи, скорее всего, на ливийском.
Еще недавно Эвин не придал бы увиденному особенного значения: ну ливийцы и ливийцы, мало ли живет их в мавретанских городах! Но теперь, после разговора с Моникой, подозрительность его обострилась, и эти четверо не вызвали у Эвина ни малейшего доверия.
Впрочем, как ему сейчас казалось, иначе быть и не могло. Монахами ливийцы явно не являлись: ни у одного из них Эвин не сумел углядеть тонзуры ни на темени, ни на лбу. Легионеров они напоминали еще меньше, чем монахов: не годились в воины ни по возрасту, ни по комплекции. Но тогда почему они были одеты одинаково? И почему держались особняком от остальных посетителей? «Да это же колёсники! – осенило Эвина. – Собрались здесь, чтобы провести какой-нибудь тайный обряд!»
Первым его порывом было одним махом разобраться со всеми. Непроизвольно Эвин поискал рукой эфес палаша. Не нашел. Окончательно осознал свою безоружность. Это его несколько отрезвило.
Увидел наконец: за стойкой никого. Повернулся к Монике.
– Где Исул? Говори!
– Наверху, наверное... – неуверенно откликнулась та. Затем быстро проговорила: – Нет, скорее всего, ушел...
«Веди к нему», – хотел было приказать Эвин. Но не успел.
Из дальнего угла внезапно выступила высокая темная фигура.
– Всё еще не утихомирился? Зачем тебе хозяин?
Яни! Вышибала! О нем-то Эвин и позабыл!
А тот подступил к Эвину вплотную, грозно навис над ним.
– Монику отпусти! Живо!
– С чего бы это? – зло ухмыльнулся Эвин. – Чтобы вы дальше над ней измывались?
Но ладонь Моники и правда отпустил. Для того, чтобы перехватить занесенную над ним мускулистую руку Яни, сжатую в кулак.
Сейчас Эвин если и не совсем протрезвел, то, во всяком случае, на ногах держался твердо. И, в отличие от того, как это было на кухне, был вполне готов драться. А рукопашному бою военных моряков учили всерьез.
Но на сей раз драка не состоялась. Уже в следующее мгновение на Эвине, обхватив его шею, всем телом повисла Моника. Яни, воспользовавшись заминкой, рывком высвободил руку. Тотчас же, оттеснив его в сторону, Эвина и Монику обступили четверо ливийцев – те самые «колёсники» в темных балахонах. Один из них отвел ворот балахона в сторону, показав скрывавшийся за ним медный значок – вовсе не «знак колеса», а овальный жетон с изображением задравшего хобот слона.
«Cohors urbana Lixi»¹, – прочитал на значке опешивший Эвин.
– Именем базилевса и народа Империи ты арестован, – объявил мнимый «колёсник» на очень правильной латыни. – Следуй за мной, чужеземец!
Эвин растерянно кивнул. Мысли сопротивляться представителям власти у него, недавнего офицера военного флота, даже не возникло.
– Отойди, женщина, – небрежно бросил второй ливиец Монике и чуть отступил, открывая ей проход. Та чуть опустила голову и с безразличным видом направилась к стойке. Провожая ее взглядом, Эвин зло стиснул зубы. Жгучая обида овладела им: вот, попытался вступиться за горемыку – а ей хоть бы что, даже спасибо не сказала!
Дойдя у стойки, Моника вдруг обернулась. И тут Эвин увидел, что лицо у нее красное и мокрое от слез. Он растерянно замер, щеки у него вспыхнули, как у пойманного с поличным нашкодившего мальчишки. «Хорошо, что она никогда ничего не узнает...» – промелькнула в голове сумбурная мысль.
– Что стоишь столбом? – небрежно бросил Эвину ливиец с жетоном городской стражи. – Иди давай!
* * *
– По-моему, это как раз заезжий дом и есть, – задумчиво вымолвила Танька, показав Олафу на приземистое двухэтажное здание с подпертой тремя каменными колоннами открытой галереей. – Видишь, вывеска: бочонок и кисть винограда. Выходит, там поят вином – ну а значит, наверняка найдется и ночлег.
– Тебе виднее, – не задумываясь, откликнулся Олаф.
Танька на миг опешила. А затем рассмеялась:
– Ты полагаешь, я большая любительница вина?
Олаф немедленно смутился, щеки его забавно заалели.
– Ты что, Танни... – торопливо проговорил он. – Я не о том совсем... Ты же пол-Придайна объездила, ну и... Да я, по правде говоря, отсюда вывеску и рассмотреть-то не могу!
Теперь смутилась уже сама Танька.
– Опять я забыла про свое дурацкое зрение... – пробормотала она и опустила глаза. – Извини, пожалуйста!
– Не выдумывай, – тут же махнул рукой Олаф. – Это я до близорукости по ночам дочита...
Внезапно он запнулся. А чуть погодя удивленно протянул:
– Ого... Похоже, там что-то стряслось!

1Когорта городской стражи (дословно: «городская когорта») Ликсуса (лат.)